В результате признаний, силой вырванных у его пособников, Алексея заточили в Петропавловскую крепость, где его несколько раз принимались пытать. Истерзанный, полуживой, он в конце концов признался в измене, в том, что переметнулся на сторону австрийского императора, снедаемый безмерной жаждой власти и стремлением покончить с отцовскими реформами. Тотчас ему вынесли смертный приговор, но 15 июня 1718 года молодой человек скончался при неясных обстоятельствах, два дня спустя после того, как был бит палками{67}.
В правительственных кругах великих держав континента эта история вызвала ужас и негодование: справедливо или нет, но все полагали, что у Петра руки в крови и его наследникам еще предстоит поплатиться за это. Все венценосные головы склонялись к мысли, что единственный законный наследник российского престола — Петр, сын Алексея. Этому осиротевшему малютке в то время было всего три года. На любого другого претендента, казалось, неизбежно ляжет часть вины царя, тень его варварства. Его наследницы представлялись запятнанными чем-то вроде первородного греха, что наверняка затруднит их признание за границами России. Столь широкий резонанс драмы, несомненно, объясняет также, почему брачные узы с каким-либо из царствующих семейств первого ряда отныне обернулись для русских царевен недостижимой грезой.
В Санкт-Петербурге случившееся, несмотря на весь шум, поднявшийся вокруг «дела Алексея», поначалу восприняли как успех плебейской группировки приверженцев Екатерины. Однако судьба вскоре нанесла молодой женщине жестокий удар: года не прошло, как заразная болезнь отняла у нее маленького царевича. Другой ее малыш, Павел, рожденный в 1717 году, прожил всего несколько дней. Единственным престолонаследником мужеска пола остался Петр Алексеевич, сын несчастного. О двух дочерях Екатерины как о возможных претендентках на трон Романовых никто тогда и не думал.
Таким образом, русский двор, лишенный четко выверенной династической преемственности, поневоле впал в коловращение мелких группировок, основанных на дальнем родстве или сговоре, аристократия раскололась па два лагеря: с одной стороны родовитая старинная знать, объявляющая себя потомками Рюрика или Гедимина, с другой — выскочки, что возвысились благодаря петровским реформам{68}. Эти кланы в свой черед подразделялись на множество ответвлений, то объединяясь, то воюя друг с другом в зависимости от политической конъюнктуры и частных интересов. В 1722 году Петр издал указ, где объявлял, что царствующий государь волен выбирать себе преемника, не считаясь с правом старшинства. Такое решение открывало перед его женой и дочерьми перспективы, о каких они и не мечтали, но вносило дополнительную нестабильность в олигархические круги, и без того пребывающие в состоянии становления{69}. Этот указ привел к тому, что менее чем за столетие в России было совершено пять попыток государственного переворота и три цареубийства — Ивана VI, Петра III и Павла I. Да и сама Елизавета жила в постоянном страхе, что ее низложат, заточат в монастырь, прикончат.
Первые симптомы тяжелого недуга Петр ощутил летом 1724 года, когда возникли затруднения с мочеиспусканием, причинявшие ему острую боль, однако царь и не думал беречься{70}. После Нового года он смело принял участие в традиционных святочных шествиях, сопровождаемых оргиями. А между 17 и 28 января слег, сраженный жестоким приступом. Он принял подобающие церковные таинства и, согласно старинному обычаю, дал распоряжения об амнистии, отраженные в трех указах. Он пытался объявить свою последнюю волю, но уже не смог ничего выговорить. И рука ему больше не повиновалась. Таким образом, Петр не успел назначить себе преемника. Некоторые свидетельствовали, что он будто бы подозвал свою старшую дочь и сумел произнести «Отдайте все…», но агония помешала ему назвать имя{71}. Другие утверждали, что за несколько недель до кончины царь, разъяренный изменой жены, порвал документ, согласно которому корона переходила к ней. Ведь она часто давала ему советы, сопровождала его в военных походах и пользовалась симпатией его любимого детища — созданной им новоявленной меритократии. Недаром Петр, несмотря на предположения о ее связи с Виллимом Монсом, не поддался искушению развестись с ней: тогда возникла бы угроза, что консервативным силам будет легче захватить власть и погубить дело всей жизни царя-реформатора, ведь ими предводительствовала, пусть в качестве символической фигуры, его первая супруга Евдокия, бабушка потенциального наследника престола. К тому же он боялся, как бы его дочерей не постигло изгнание. Во время агонии такой статус-кво парализовал двор России и его политику.