«Нет, это не то, – неслось в его голове, – просто она считает меня обречённым на несчастье и хочет так или иначе отделаться от меня».
Эта мысль холодила ему сердце, но самолюбие вступило в свои права, и князь не нашёл возможным просить любимую им девушку изменить её решение.
«Будь что будет!» – решил он и деланно холодно произнёс:
– Граф Свиридов, конечно, с вашего позволения, не преминёт сделать вам визит в Петербурге.
– Я буду рада, – уронила княжна.
– Я передам ему. Я еду завтра в Тамбов, а затем вместе с графом в Петербург, – продолжал князь.
– Значит, до свиданья на берегах Невы! – Быстро встала княжна.
Луговому снова понадобилось много силы воли, чтобы остаться наружно спокойным, когда горячо любимая им девушка так явно выразила свою радость при известии, что он уезжает из Лугового. Он рассчитывал, что княжна выразит хотя бы сожаление о его отъезде или попросит его повременить с этим отъездом, чтобы помочь ей устроить дела по имению. И вдруг она почти прогоняет его! Однако, сделав над собою усилие воли, он встал и сказал упавшим голосом:
– До свиданья, княжна!
– До свиданья, до лучших времён. Простите, князь, что, быть может, я невольно действовала не так, как вы бы того хотели. Вы сами, раздумав, убедитесь, что я права, предложив вам не связывать до поры до времени ни себя, ни меня.
– Не утешайте меня, княжна, – не выдержал наконец Сергей Сергеевич, – я не нуждаюсь в этом утешении, хотя не скрою от вас, что ваше решение до боли сжало мне сердце. Но я не хочу навязываться вам в мужья, и если вы действительно желаете испытать меня и себя, то я преклоняюсь пред этим решением и не боюсь, со своей стороны, этого испытания; если же вы избрали этот путь, как деликатный отказ в вашей руке, то и в этом случае мне остаётся только покориться вашей воле и ждать, когда для меня станет ясно то или другое ваше намерение… До свидания!
Княжна подала ему руку. Луговой поцеловал её, на этот раз с далеко не деланною холодною почтительностью, и вышел.
Он не помнил, как добрался до Лугового, и только в тиши своего кабинета стал обдумывать своё положение.
Любимая им девушка видимо старалась отделаться от него, и, таким образом, он снова был свободен, снова одинок.
«Твоё спасение в любимой девушке», – пришли ему на память слова призрака, и он тотчас подумал:
«Теперь, значит, спасенья нет… Ну, будь что будет!.. Да будет воля Твоя, Господи!»
На князя напало хладнокровие обречённого человека.
Для того чтобы ещё более успокоиться, ему надо было переменить место. Поэтому он отдал приказание готовиться к отъезду и назначил его на следующий день.
По въезде в Тамбов князь приказал прямо ехать к графу Свиридову, в бывший дом графини Загряжской.
Граф Пётр Игнатьевич был дома и, увидев в окно экипаж Лугового, выбежал на крыльцо.
– Что тобой? Что случилось? – встретил он друга восклицанием.
Действительно, князь Сергей страшно осунулся и исхудал Его глаза получили какой-то тревожный, лихорадочный блеск.
– Говори же, говори! – озабоченно спросил его граф, вводя в угловую большую комнату, служившую ему кабинетом и спальней.
– Ничего особенного, – нехотя ответил князь.
– Ты со мной не хитри. Если бы не случилось ничего особенного, ты, во-первых, не уехал бы из Лугового чуть ли не в погоню за мной, а во-вторых, не имел бы такого страшного вида. Ведь на тебе лица нет.
– Я просто устал с дороги, – деланно хладнокровно ответил князь, опускаясь действительно с видом крайнего утомления на диван, крытый тиснёным коричневым сафьяном.
– Нет, брось томить меня! Говори, что случилось?
– Говорю тебе, что ничего особенного. Княжна Людмила Васильевна находит это даже разумным и полезным.
– Ты говорил с нею? Что же она?
– Она просила до истечения года траура забыть, что я и она – благословлённые её покойной матерью жених и невеста.
– Вот как? – удивился граф. – Почему же это?
Луговой передал свой разговор с княжною, каждое слово которого глубоко и болезненно запечатлелось в его памяти. Граф слушал его внимательно, медленно ходя из угла в угол комнаты, а когда князь кончил, выразил своё мнение не сразу.
– Знаешь что, – начал он, сделав сперва молча несколько концов взад и вперёд по комнате, – она отчасти права. Проведи она этот год в деревне, конечно, у неё не могло бы и явиться мысли, что она может предпочесть тебя кому-нибудь другому. Но она решилась поехать в Петербург и там, на самом деле, быть может, встретится с человеком, который произведёт на неё большее, чем ты, впечатление. Неужели тебе было бы приятно, если бы она вышла замуж за тебя только действительно в силу обязательства, принятого на себя за год до свадьбы?
– Избави Бог! – воскликнул князь Сергей. – Я вполне понял её и согласился с нею; но ты, кажется, понимаешь, что от всего этого я не могу ощущать особое удовольствие!
– Это я понимаю. Но будь мужчиной. Призови наконец на помощь своё самолюбие!
– Я всё это сделал. Я здесь и отсюда еду с тобой в Петербург.
– Вот это – дело! Женщины любят только тех, кто ими пренебрегает. Истинной любви, восторженной привязанности, безусловной верности они не ценят. Им, вероятно, начинает казаться, что мужчиной, который так дорожит ими, не дорожат другие женщины. Они начинают искать в обожающем их человеке недостатки и всегда при желании, если не находят их, то создают своим воображением. Считая такого мужчину своею неотъемлемою собственностью, они привыкают к нему, и он им надоедает.
– Ну, всё это едва ли может относиться к княжне, ещё не искушённой светом. Она просто влюбилась в другого и не смела сказать об этом матери.
– В другого? В кого же? – спросил граф.
– В тебя! – в упор сказал ему князь Сергей.
– Ну, брат, ты действительно помутился рассудком.
– Не смейся. Я не ревную: доказательством этого служит то, что я приехал прямо к тебе. Ты не виноват в чувстве, которое поселил в княжне, но это – ты. Я заметил это сегодня, когда она спрашивала о тебе.
– А она спрашивала? – с плохо подавленным волнением спросил граф Свиридов.