Другим любимым загородным местом императрицы Елизаветы Петровны была так называемая «Собственная дача». Она располагалась у Нижней Ораниенбаумской дороги, на расстоянии трёх вёрст от Большого петергофского дворца.
По преданию, это имение было подарено Петром I известному его сподвижнику по преобразованию российской иерархии – Псковскому и Новгородскому архиепископу Феофану Прокоповичу. По смерти Феофана эта его приморская дача поступила во владение великой княгини Елизаветы Петровны, которая дала ей наименование «Собственная дача».
Здесь, в загородной тиши, государыня отдыхала от трудов и развлекалась фермерским хозяйством, имела всегда при себе ключи от кладовых, почему в «Собственную дачу» не дозволялось никому из мужчин входить без доклада.
На этой приморской даче находились деревянная церковь во имя Св. Троицы, одноглавая, без колокольни, и каменный двухэтажный дом, похожий архитектурою на существующий в нижнем саду Петергофа домик Марли, построенный Елизаветой Петровной в память Петра I.
Воспоминания о великом отце, которого Елизавета Петровна беззаветно любила, делали то, что она привязывалась к каждому месту, с которым были соединены эти воспоминания. Оттого-то в памяти государыни и сохранилась так живо и ясно почти вся жизнь её отца, не говоря уже о выдающихся её моментах. Эта жизнь прошла мимо неё в раннем детстве и глубоко запечатлелась в её детской памяти. Кроме того, она охотно слушала разных современников и соработников её отца о его жизни и деятельности и запоминала их.
Промыслу Божьему было угодно, чтобы дочь Великого Петра, насадившего русскую цивилизацию с помощью иноземцев, положила предел разыгравшимся аппетитам этих «учителей», живших на счёт своих учеников, уже ставших на твёрдые ноги благодаря своим национальным способностям. Однако, действуя в этом русском духе, императрица Елизавета благоговела пред памятью своего родителя, и любимою темою её разговора были он, его жизнь и деятельность. Императрица любила Петербург, как создание своего отца, и благоговела пред каждым памятником, напоминавшим великого преобразователя.
С грустью смотрела государыня в будущее. Её наследник Пётр Фёдорович был только соимёнником великого государя, но далеко не приближался к нему ни одной чертой своего ума и характера. Он был «внуком Петра Великого» только по имени.
Императрица Елизавета, конечно, не могла подозревать, что достойной преемницей её великого отца на русском престоле будет великая княгиня Екатерина Алексеевна, являвшаяся в то время ещё только душою так называемого «молодого двора».
Этот «молодой двор» составлял центр, на который было обращено внимание не только политиков того времени и высших придворных сфер, но и вообще всего петербургского общества.
Все замечали, что здесь готовится драма.
«Внук Петра Великого», как сказано было в манифесте Елизаветы Петровны, не таинственный незнакомец для русских, сын дочери Петра Великого, герцогини голштинской Анны Петровны, Пётр Фёдорович, долго был страшилищем русских венценосцев, как призрак. Анна Иоанновна и Анна Леопольдовна ненавидели этого голштинского «чёртушку». Елизавета Петровна решилась заклясть призрак тем, что вызвала его из далёкой тьмы на русский свет. Но она сделала это так потаённо, что об этом не знали ни сенат, ни сам канцлер Бестужев.
Пётр Фёдорович рано осиротел и получил жалкое воспитание. Его дядька, «способный лишь обучать лошадей», умел только сечь его и внушил ему отвращение к наукам. Елизавета Петровна была поражена невежеством племянника и приставила к нему академика, но и последний ничего не мог поделать с ним и мог обучать его только кутежам.
В 1745 году, когда Петру Фёдоровичу было семнадцать лет,[103] его женили, и он проявил свой нрав как человек уже самостоятельный. Болезненный, бесчувственный телом и бешеный нравом, с грубыми чертами вытянутого лица, с неопределённою улыбкою, с недоумевающими глазами под приподнятыми бровями, «ужасно дурной» после оспы, Пётр Фёдорович ненавидел всё русское, любил только свою Голштинию, завёл родную обстановку, окружил себя шлезвигскими офицерами, собирался отдать шведам завоевания своего деда, дабы они помогли ему отнять Шлезвиг у Дании. Кроме того, у него была истинная страсть к прусскому королю Фридриху II. Он благоговел пред «величайшим героем мира» и готов был продать ему всю Россию. Ему были известны имена всех прусских полковников за целое столетие.
Фридрих основывал свои расчёты на этом своём слепом орудии в Петербурге. Он надеялся также на жену Петра Фёдоровича, Екатерину, бывшую принцессу Ангальт-Цербстскую, отец которой состоял у него на службе. Говорили даже, что когда он пристраивал её к русскому престолу, она дала ему слово помочь Пруссии. Но в этой женщине ошиблись все, кто думал сделать её своим орудием.
Великая княгиня Екатерина Алексеевна – София Доротея, – которая была только годом моложе Петра Фёдоровича, родилась в Штеттине, где её отец был губернатором. Когда ей минуло пятнадцать лет, её мать, снабжённая наставлениями Фридриха II, привезла её в Петербург. Через год принцесса София, приняв православие с именем Екатерины, была обвенчана с Петром Фёдоровичем, вопреки предостережениям врачей насчёт болезненности жениха, вопреки ропоту духовенства – Пётр Фёдорович приходился ей двоюродным братом по матери.
Почти девочка, из «крошечного» немецкого двора, она попала в глубокий омут козней. Её окружили распри царедворцев, осложнённые борьбой с Фридрихом, подозрительность императрицы Елизаветы, разжигаемая фаворитами, и раздоры с мужем.
103
Имеется в виду Пётр III (1728–1762) – принц Голштинский, великий князь Пётр Фёдорович (с 1742 г.), русский император с 1761 г.