Само собою разумеется, что этот брак, заключённый по воле государыни, не имел ни малейшей романической подкладки, однако это не помешало бывшей Якобине Менгден, ныне Елизавете Ивановне Зиновьевой (она приняла православие вскоре после восшествия на престол государыни и сохранила своё второе имя Елизавета), совершенно забрать в руки мужа.
Расположение императрицы Елизаветы Петровны к Лизе, как она называла запросто Зиновьеву, делало то, что супружеское ярмо, которое надел на себя закоренелый холостяк Сергей Семёнович, было не так-то легко сбросить. Да он и не пытался делать это. Уступки жене вознаграждались повышением по службе, да и, кроме того, в домашнем быту он не мог ни на что жаловаться. В доме царила немецкая аккуратность, на хозяйство, хотя после брака Зиновьевы, соответственно своему положению в Петербурге, жили широко, Елизавета Ивановна тратила сравнительно мало денег. Кроме того, несмотря на то, что ей было за сорок лет, она ещё очень сохранилась и обладала теми женскими прелестями и качествами, найти которые в жене такому пожилому человеку, как Зиновьев, не всегда удаётся. За невестой он получил ещё довольно значительное приданое, от милостей императрицы, так что и с этой стороны его брак не являлся невыгодным.
Достигнув тех лет, когда при усиленной ещё государственной деятельности требуется уже относительный домашний покой и комфорт, Сергей Семёнович был доволен. Он дошёл даже до того, что малейшая служебная или домашняя неприятность волновала его в сильной степени, как человека, привыкшего, чтобы его жизнь текла спокойным ручейком в гладком песчаном русле. Поэтому его почти до болезни встревожило письмо племянницы, княжны Людмилы Васильевны Полторацкой, в ярких красках описавшей ему обрушившееся на неё несчастье – трагическую смерть её матери, а его сестры, и служанки-подруги – Тани. Далее в письме было сообщено о сватовстве князя Лугового, на которое выразила полное своё согласие покойная княгиня, тут же княжна добавляла, что объявление о помолвке, конечно, отложено на время годичного траура, и просила дядю сохранить это сватовство в тайне. В конце письма княжна уведомляла, что прибывает в Петербург, и просила у дяди приюта в его доме до своего устройства в этом городе, покупки дома или же найма квартиры.
Сергей Семёнович выразил племяннице своё согласие и даже особое «родственное удовольствие» видеть её в Петербурге временно в своём доме.
На слове «временно» особенно настаивала Елизавета Ивановна, опасавшаяся, что племянница, хотя и богатая, пожалуй, долго проживёт на хлебах дядюшки, и, конечно, приедет не одна, а в сопровождении дворовых людей, в подобающем её княжескому достоинству количестве.
В последнем Елизавета Ивановна не ошиблась. В конце октября княжна прибыла в Петербург в сопровождении двенадцати дворовых людей и поселилась в доме дяди на Морской улице.
Зиновьевы встретили её с родственной сердечностью. Елизавета Ивановна, никогда не видавшая княжны, конечно, не могла заметить происшедшую в ней странную перемену, зато на неё обратил внимание Сергей Семёнович; однако он приписал её пережитому молодой девушкой потрясению и, кроме того, многолетней с нею разлуке. Ему бросились в глаза некоторая резкость манер и странность суждений молодой девушки, которые, по его мнению, не могли проявляться в ней, воспитанной под исключительным влиянием его покойной сестры – идеала тактичной и выдержанной женщины, несомненно и к своей дочери прививавшей те же достоинства.
«Сколько лет я с нею пред смертью не виделся. Может, и изменилась с годами», – думал Сергей Семёнович при каждой особо шокировавшей его выходке племянницы.
Впрочем, подобные выходки не нарушали рамок светского приличия, но, как ему казалось, не должны были быть у дочери княгини Вассы Семёновны.
Таинственный доклад камердинера Петра через месяц после приезда княжны Людмилы Васильевны, в связи с этими появлявшимися подчас в его голове мыслями, несказанно поразил Зиновьева.
«Неужели и это – самозванка?» – мысленно задавал он себе вопрос, забыв о том, что ему время отправляться на службу.
Его мысли невольно перенеслись за год пред тем, когда случилось происшествие, тоже сильно взволновавшее его и послужившее причиной далеко не шуточного столкновения между ним и женой. Последняя одержала верх, но и теперь, при одном воспоминании о допущенной им мистификации Зиновьев чувствовал, как под париком у него шевелились волосы. Он до сих пор принуждён был порой играть роль в этой неприглядной истории, впрочем, утешая себя тем, что нарушая законы дружбы, действует по законам родства.
Дело в том, что около года тому назад Сергей Семёнович, вернувшись со службы, застал в гостиной жены ещё сравнительно не старую, кокетливо одетую красивую даму и молодого человека поразительной красоты. С первого беглого взгляда можно было догадаться, что это мать и сын, так разительно было их сходство, особенно выражение глаз, чёрных как уголь, смелых, блестящих.
Сергей Семёнович, увидав гостей, остановился поражённый. Картины минувшего, казалось, вместе с этой дамой и молодым человеком широкой лентой потянулись пред его духовным взором. Он как-то сразу узнал их. Пред ним сидели Станислава Феликсовна Лысенко и её сын Осип.
Зиновьев стоял как заворожённый; между тем молодой человек встал с кресла и почтительным, но гордым поклоном приветствовал хозяина дома.
– Позволь познакомить тебя, Серж, – раздался голос Елизаветы Ивановны, – моя сводная сестра, графиня Станислава Свенторжецкая, и её сын, Иосиф Янович. Прошу любить их и жаловать.
Сергей Семёнович перевёл почти бессмысленный взгляд с гостей на жену и обратно, пробормотал какое-то приветствие, поцеловал руку сестры своей жены и грузно опустился в кресло. Его голову, казалось, давила какая-то тяжесть.
Он потерял способность соображать.
«Жена Ивана Лысенко – Станислава, его сын – Осип… Графиня и граф Свенторжецкие», – всё это какими-то обрывками мыслей неслось в его голове, но не могло уложиться в ней в какую-либо определённую форму.
Между тем Елизавета Ивановна продолжала:
– Стася приехала ко мне, уже устроившись в Петербурге. Я попеняла ей за это. Теперь она просит меня устроить ей представление её величеству, которой одной решается поручить сына. Ей необходимо будет уехать за границу… Ты, конечно, ничего не будешь иметь против того, чтобы я устроила ей это?..