Князь целый месяц терпеливо ждал, что Людмила Васильевна заговорит с ним о прошлом, даст повод ему начать этот разговор, но – увы! – княжна, видимо, с умыслом, как он думал, избегала даже оставаться с ним наедине.
Не находя возможности обратиться при таком положении дела к самой княжне, Луговой решил переговорить с её дядей. Для этого он заехал к Зиновьевым.
Сергей Семёнович внимательно выслушал молодого человека, но на его вопрос относительно намерений княжны ответил не сразу.
– Моя племянница и я очень далеки друг от друга, – начал он медленно, как бы обдумывая каждое слово. – Я её знал маленькою девочкою, затем несколько лет не был в Зиновьеве, где она жила безвыездно, а когда после несчастья она переехала сюда, то, не скрою от вас, показалась мне очень странной. С первых же шагов она стала держать себя по отношению ко мне и моей жене, как чужая. Зная хорошо сестру, я не ожидал, что у неё вырастет такая дочь. Таким образом, исполнить ваше желание будет для меня крайне если не затруднительно, то щекотливо.
– Помилуйте, вы всё-таки её самый близкий родственник. Посудите сами, к кому же другому мне обратиться? Моё положение невозможно. Не говоря уже об искреннем чувстве, которое я продолжаю питать к княжне, я связан с нею словом и благословением её покойной матери, а такая неопределённость ставит меня в крайне затруднительное, мучительное положение.
– Я вас понимаю, князь, и очень сочувствую вам. Жизнь моей племянницы хотя и не выделяется особенно из рамок жизни нашего общества, но не заслуживает моего одобрения. Я совершенно согласен с сестрой и лучшего мужа, чем вы, не желал бы для Люды. Но она поставила себя так ко мне и жене, что нам положительно неудобно давать ей родственные советы. Она бывает у нас с визитами, является по приглашению на вечера, ещё никогда ни со мной, ни с женой не говорила по душе, по-родственному. С какой же стати нам вмешиваться в её дела, особенно серьёзные?
– Но вы знаете волю её покойной матери, вашей сестры.
– Знаю. Эх, князь, мы живём в такое время, что и живых-то родителей не очень слушаются, а не то что умерших.
– Я и не настаиваю, чтобы княжна слушалась. Мне хочется только получить тот или другой решительный ответ.
– Отчего же вы не спросите её сами?
– Я считаю это неудобным. Ей легче будет, наконец, отказать мне через третье лицо, нежели лично. Я щажу её.
«Как он её любит, не то что она!» – мелькнуло в уме Зиновьева, и он сказал:
– Хорошо, князь, я возьмусь за это поручение, но только для вас. В память моей покойной сестры, которая желала иметь вас сыном, я обязан так или иначе решить этот вопрос. Ваше положение действительно странно. Я понял вас, понял и очень сочувствую вам. При первом же удобном случае я поговорю с Людой. На днях я заеду к ней нарочно для этого.
Князь ещё раз поблагодарил и простился с Зиновьевым.
Его положение было действительно мучительно.
«Один уже конец!» – думал он.
Увы, судьба не была к нему снисходительна – она не дала ему скоро этого желанного конца.
Зиновьев решил, согласно просьбе князя, не откладывать беседы с племянницей в долгий ящик. На другой же день, после службы, он заехал к ней и застал её одну.
– Дядя, какими судьбами? Вот не ожидала! – встретила его княжна, не забывая почтительно поцеловать его руку.
– Я и сам не ожидал.
– Это любезно. Что же такое случилось, что вы решились доставить себе такую неприятность, а мне большое удовольствие?
– Ишь, матушка, у тебя на языке мёд, а под языком лёд, да и на сердце тоже.
– Что с вами, дядя? – воскликнула уже тревожным голосом княжна Людмила Васильевна. – Садитесь, скажите.
Сергей Семёнович сел, некоторое время молча смотрел на племянницу, а затем произнёс:
– Не в нашу семью уродилась ты, Люда, не в покойную мать, мою сестру, царство ей небесное!
Княжна побледнела при этих словах дяди.
– Что такое? Я не понимаю!
– Не понимаешь? Так я объясню тебе. Вчера был у меня князь Сергей Сергеевич Луговой.
– А-а… – протянула княжна.
– Нечего акать, – рассердился Сергей Семёнович, – ведь он твой жених.
– Он не забыл об этом?
– Грех тебе говорить это! Он любит тебя. А ты не смела забыть это уже по одному тому, что вас благословила твоя покойная мать, почти пред своей смертью. Это для тебя – её последняя воля. Она должна быть священна.
– Я пошутила, дядя, – спохватилась княжна Людмила.
– Этим не шутят, матушка.
– Простите меня, дядя, я не виновата, что я такая, – она подыскала слово, – взбалмошная.
– Надо исправиться. Но надо и ответить князю так или иначе. Я тебя не неволю: если не любишь, не надо идти замуж, ведь так и себя, и его погубишь, но надо развязать человека. Что-нибудь одно.
– Я сама на днях переговорю с ним.
– Переговори, непременно, – заметил Сергей Семёнович и, сочтя своё поручение исполненным, уехал.
На другой же день после этого посещения Зиновьевым княжны Луговой получил от последней любезную записку с приглашением посетить её в тот же день, от четырёх до пяти часов вечера.
Записка заставила сильно забиться сердце князя Лугового. Он понял, что она явилась результатом свидания Зиновьева с его племянницей, а потому несомненно, что назначенный в ней час – час решения его участи. Несколько раз перечитал он дорогую записку, стараясь между строк проникнуть в мысли писавшей её, угадать по смыслу и даже по почерку её настроение. Увы, он не проник ни во что и не угадал ничего. Он остался лишь при сладкой надежде, что наконец сегодня, через несколько часов, так или иначе решится его судьба.
С сердечным трепетом позвонил Сергей Сергеевич в четыре часа дня у подъезда дома княжны. Лакей доложил о нём и тотчас же провёл в будуар.
Княжна Людмила поднялась ему навстречу с обворожительной улыбкой.
– Здравствуйте, здравствуйте, князь, как я рада видеть вас! – с неподдельной искренностью воскликнула она.
Князь молча смотрел на неё восторжённым взглядом и в первую минуту чуть не забыл поцеловать протягиваемую ею руку. Наконец он опомнился, схватил эту дорогую руку, которую он считал своею, и стал покрывать её горячими поцелуями.
– Целуйте, – улыбнулась княжна, – целуйте обе: это – ваше право.
– Право? Вы говорите, право? Вы воскрешаете меня к жизни!.. – воскликнул князь и пылко воспользовался предоставленным ему правом.