Княжна не могла предполагать за ним такие актёрские способности. Она не знала, что эта присылка цветов – лишь пролог к хладнокровно и всесторонне задуманному преступлению, а потому для графа было очень важно, чтобы княжна не догадалась, от кого присылаются они. Он подготовился искусно разогнать подозрение княжны о том, что это делает он, и достиг цели. Княжна вычеркнула его из списка поклонников, могущих баловать её так таинственно; в списке остались только двое: граф Свиридов и князь Луговой.
«Если действительно присылает цветы кто-нибудь из них, а больше присылать некому, – думала княжна, – значит, отношения одного из них ко мне не изменились, а следовательно, мой страх обнаружения двойной игры, затеянной с этими двумя поклонниками, совершенно неоснователен».
Она с удовольствием вдыхала в себя аромат присланного букета.
Внезапно ей показалось, что розы пахнут как-то особенно сильно, и ей это представилось странным. Как любительница и знаток цветов, она знала, что белые розы имеют тонкий, нежный запах.
«Вероятно, это какой-нибудь особый сорт!..» – мысленно решила она, а так как аромат был восхитителен, то невольно до самого вечера, отрываясь сперва от какого-то затейливого вышиванья, а затем от чтения, несколько раз наклонялась над букетом и подолгу вдыхала в себя его чудный запах.
Время шло. Чем ближе подходил час свиданья с графом Свенторжецким, тем княжна чувствовала всё большее и большее оживление, странно смешанное с нетерпеливым ожиданием. Никогда ещё она не ждала так Свенторжецкого, никогда не считала минуты, оставшиеся до полуночи; когда же полночь пробила, она стала прислушиваться с лихорадочным беспокойством к мельчайшим звукам среди окружавшей её тишины.
Она чувствовала, как горели её щёки, как кровь била в виски, и, подойдя к громадному зеркалу, сама невольно залюбовалась на себя. Никогда она не была так хороша, как сегодня. С пылающими щеками, с мечущими положительно искры страсти глазами, она имела вид вакханки настоящей демонической красоты.
«Он сойдёт с ума, увидев меня сегодня!» – мелькнула в её голове злорадная мысль.
Но странное дело! Девушка почувствовала, что это злорадство смешано у неё в уме и сердце с чувством торжества победы над любимым человеком, победы, которую как будто она ждала долго и напрасно, и только теперь убедилась, что момент её близок.
Это поразило княжну Людмилу Васильевну.
Разве она любит Свенторжецкого? Нет, она не могла ответить на этот вопрос утвердительно. Он нравится ей, но, припомнив сцену с ним, когда он бросил ей в лицо обвинение в самозванстве и сообщничестве в убийстве её господ и хотел воспользоваться добытой им тайной для её порабощения, она должна была сознаться себе, что ничего, кроме ненависти, не чувствует к нему в своём сердце. Если она приблизила его к себе, если принимает его с глазу на глаз, то единственно для того, чтобы этим способом мстить ему, чтобы насладиться его мучениями.
И теперь, при первом взгляде на себя в зеркало, прежде всего у неё явилась злобная мысль о том, какие мучения будет испытывать он эти полтора часа, которые она обыкновенно жертвует ему на свиданья, при близости к такой красавице, как она, и при горьком сознании, что к таким свиданиям всецело применима русская пословица: «Близок локоть, да не укусишь».
Но отчего же так томительно билось её сердце, отчего сегодня потребность свидания с Свенторжецким говорила во всём её существе как-то особенно властно? Почему она дрожала при мысли: «А вдруг он не придёт?» Почему, наконец, эта мысль появилась у неё?
Прежде этого никогда не бывало. Она была совершенно равнодушна к приходу Свенторжецкого, была так твёрдо уверена, что он придёт, а теперь… теперь она боялась, что он не придёт. Это возмущало; а между тем она была бессильна побороть в себе это томившее её чувство опасения.
Какое-то странное желание иметь около себя другое подобное ей существо охватывало молодую девушку.
«Позвать Агашу! – мелькнуло в уме, и рука уже протянулась к сонетке, но княжна тотчас бессильно опустила её. – Нет, это не то! Тем более что он может прийти каждую минуту».
Она взглянула на стоявшие на камине английские часы в перламутровом футляре с бронзовой отделкой; они показывали десять минут первого.
Но вот до чуткого уха княжны долетел чуть слышный скрип отворяемой калитки.
«Он пришёл!» – пронеслось в уме, и сердце так томительно сжалось, что она должна была вскочить с кушетки, а затем невольно наклонилась к стоявшему на столике букету и ещё несколько раз жадно вдохнула в себя его чудесный аромат.
Это, как показалось ей, успокоило её.
Княжна стояла возле столика с букетом и глядела на дверь, в которую должен был войти граф. В коридоре уже слышались его осторожные, мягкие шаги, и они отзывались как-то непонятно чувствительно в сердце молодой девушки.
Дверь отворилась. Граф Свенторжецкий появился на её пороге.
– Однако вы заставляете себя ждать, граф! – встретила его деланно спокойным упрёком княжна, но в её голосе слышались сдавленные ноты, указывавшие на с трудом сдерживаемое волнение.
– Извините, княжна, я действительно несколько запоздал… Меня задержала обширная переписка, вызванная моим отъездом.
– Вы будете наказаны тем, что я прогоню вас раньше, чем обыкновенно, – сказала Людмила Васильевна, деланно улыбаясь.
Граф смотрел на неё пытливым взглядом, и от него не укрылись её с трудом сдерживаемое волнение, её возбуждённое состояние, придававшее соблазнительный блеск её красоте. Чуть заметная улыбка скользнула по губам графа, и он подумал:
«Подействовало, молодец патер Вацлав!»
Между тем Людмила Васильевна села на кушетку и молча указала графу на место рядом с собою. Он сел и произнёс:
– Нет, княжна, вы не будете так жестоки сегодня, чтобы прогнать меня скоро. Я, напротив, хотел именно просить вас продлить это свидание пред долгой разлукой. Оно будет для меня единственным светлым воспоминанием о Петербурге, когда я буду вдали от вас.
– Уж и единственным! – уронила княжна.
Странное дело! Прежде она тотчас остановила бы Свенторжецкого при начале этого полупризнания, а теперь чувствовала, что эти слова, в тон которых граф сумел вложить столько страсти, чудной мелодией звучали в её ушах.