— Только без истерик, — предупредил кот. — Не люблю истерик.
Стало как бы светлее, и, возможно, даже проснулись голуби. Вероника вздохнула во сне и повернулась на другой бок.
— Ну — и чего? Сколько раз ты — еще в детстве — бродил по улицам, заглядываясь на освещенные окна, и фантазировал, что вот там, за этими окнами, ВСЕ ИНАЧЕ?? Сколько раз глазел на небо и думал на кой хрен оно создано??? Сколько раз загадывал, что вот, сейчас свернешь за угол, а там — ангел или дьявол, кто-то, кто все изменит, объяснит хотя бы???? Я пришел! Говорить будем или резину жевать?????
Самма-тайм высушило слюни во рту. Трамвай пересек траекторию полета вороны, огромная синяя гусеница, как будто так и надо. В комнате спала Вероника, на полу валялись неубранные останки разбитого мной по злобе инопланетного звездолета.
— …Я — часть той силы… — засмеялся кот. — Дальше-то помнишь?.. Не пугайся. Нет никакого дьявола. Все сущее — от Бога. Дьявол — лишь система искажений реальности. Ты по-прежнему хочешь узнать, на кой хрен это все возникло?
Кот вырос в размерах, в его фигуре обозначились человеческие пропорции, а на лице — тяжелые складки и выпученные базедовы глаза зрелого Жан-Габена.
— Из ничего ничего не берется. Захочешь — поймешь.
Я не успел вцепиться в перила — пытался, но не успел. Восьмой этаж….
— …А с плавниками гораздо удобнее, — она беззвучно засмеялась. Рыбы вообще не умеют звучно смеяться… Что за ерунда, и откуда такое приходит в голову? Естественно, не умеют. С каких пор у нормальных, живых рыб потусторонние свойства.
С плавниками действительно удобнее. Теперь можно поспорить с волнами, а прежде я был их игрушкой. Так вислоухий пес, что часто плещется у берега, играет с облизанными морем обломками бревен.
Когда я опрокидываюсь на спину, я чувствую глазами длинное солнце, что колышется над водой, как стебель морской капусты на песчаном дне, и это бывает так, как будто прикасаешься к чуду… откуда я знаю слово «солнце»? А откуда я вообще знаю все слова? Я не знаю, откуда знаю. Это всегда было.
Что значит слово «всегда»? Оно такое зеленое, как Черное море…
…Почему море — черное?!
Меня охватывает ужас. Резко всплываю, распихивая плавниками ростки кораллов.
И на какое-то мгновение море действительно чернеет.
Море сердится на меня за то, что я испугался.
Море сердится на меня за то, что я назвал его черным?
Оно сердится на меня. Неважно, откуда я это знаю.
Рыжая астерия лежит на дне, раскинув в стороны длинные лапы. Я не знаю, откуда я это знаю, но у меня тоже будут лапы. Только не такие, как у астерии. Скорее — как у пса, который приходит поиграть со щепками. А может, как у чайки, что садится на воду ловить рыб… а я тоже буду их ловить, когда у меня вырастут лапы?
Вот тут нет вразумительного ответа. Таинственный источник знания думает: то ли — да, то ли — нет.
А зачем чайка их ловит?
Опять что-то непонятное. У чайки нет солнца?..
…больше похож на пса, чем на рыб. Исчезли жабры, а я так и не понял, зачем они были. Вроде жабры нужны рыбам, потому что у них тоже — как у чайки — нет солнца.
В моей жизни все больше потустороннего. Только что слышал музыку и голос бога. Музыка мне понравилась, бог — нет. Я не понимаю, зачем музыка и зачем голос, но разницу очень даже чувствую.
Мои лапы похожи на лапы чайки.
Очень тревожно.
Почему-то кажется, что мое зеленое «всегда» вдруг станет черным, и море уйдет.
Я не знаю, откуда я это знаю.
А еще кажется, что раньше моря не было, и солнце было другим.
И так — много-много раз…
А еще кажется, что раньше я был больше чем море…
Что значит «раньше»? Это ведь не то же, что «всегда»?
Что это? Море опять сердится на меня.
Что это?? Море cтановится черным.
Что это??? Море уходит!
…не сердится — теряет силу! Оно уйдет совсем, и я останусь на песке, царапая лапами голое дно.