Безусловно, главные события — свадьба, заграничный вояж, манифест о наследнике — намечались на первую половину нового, 1727 года. Причем оппозиция до последнего момента не подозревала об опасности, нависшей над великим князем, ведь внешне брачная лихорадка, учиненная императрицей, походила на хлопоты чадолюбивой матери. То, что царица подчинялась инструкциям дочери, естественно, обеими тщательно скрывалось. От сохранения этой тайны напрямую зависело, будет ли реализован план. По иронии судьбы всё рухнуло в одночасье и самым нелепым образом. Согласно реляции Кампредона от 31 января 1727 года, в двадцатых числах января приболевшая Екатерина пробормотала — очевидно, во сне — что «вопрос о престолонаследии не касается никого, кроме младшей дочери ея, принцессы Елизаветы, что она безотлагательно объявила бы ее наследницею, если бы могла теперь же обезпечить ее, выдав ее замуж за епископа Любского в случае согласия последняго перейти в православие».
Да, такую оказию Елизавета в своих расчетах не учла — к счастью для великого князя, друзья которого теперь постарались не допустить его отлучки из России и объявления цесаревны наследницей. Ей бы смириться с поражением и затихнуть на какое-то время. Ан нет. Светлая голова закружилась от веры в собственную уникальность. Я смогу! Мне всё нипочем! Досадная оплошность матушки меня не остановит, и я добьюсь своего!!
И ведь действительно смогла натворить столько дел, что историки и поныне с трудом объясняют феномен 1727 года, принесшего три политических потрясения: неожиданную опалу Толстого и Девиера, немотивированное выдворение из России герцога и герцогини Голштинских, загадочное скоротечное падение Меншикова. За неимением иных внятных версий наука вынуждена во всем винить деспотичность Меншикова. Александр Данилович подмял под себя всех, включая царскую фамилию, заставил государыню дать разрешение на брак его дочери Марии с августейшим ребенком — двенадцатилетним Петрушей, выслал из столицы в разные концы империи противников во главе с Толстым и Девиером, не постеснялся выгнать из страны дочь Петра Великого с мужем… Оппозиционная партия в союзе с Остерманом свергла тирана к всеобщему восторгу. На том короткий смутный период и закончился.
Чтобы у читателей исторических монографий не возникали вопросы, на которые авторы не могут ответить, многие факты вольно или невольно умалчиваются, а то и искажаются. Например, помолвка дочери Меншикова с великим князем была инициирована вовсе не светлейшим, а Екатериной Алексеевной, а невестой до середины мая считалась не его старшая дочь Мария, уже обрученная с Петром Сапегой, а младшая Александра. Кстати, знаменитый анекдотический эпизод с пожалованием 5 февраля 1727 года дамского ордена Святой Екатерины единственному мужчине за всю историю награды — сыну Александра Даниловича Александру — обретает смысл, если первой невестой Петра Алексеевича была Александра Александровна: поощрить-то хотели именно ее, но чиновники, переутомившись на службе, впопыхах вписали в документ Александра. И подобных темных мест и белых пятен в хронике 1727 года немало. Однако они легко выстраиваются в логически безупречную цепь событий, стоит только учесть амбициозность главной героини — Елизаветы Петровны.
Итак, огласка намерений Екатерины в отношении дочери расстроила идеальный план цесаревны. Но о капитуляции она не помышляла и потому в кратчайший срок придумала, как выправить положение: привлечь на свою сторону все группы, группки, кружки, не питавшие симпатий или просто равнодушные к Петру Алексеевичу. Далее члены искусственно сколоченной широкой политической коалиции подписались бы под петицией на высочайшее имя с просьбой назначить «кронпринцессой» Елизавету Петровну. Екатерина I, разумеется, просьбу удовлетворила бы.
Ядром елизаветинского блока надлежало стать двум семейным кланам — голштинскому и меншиковскому. Причем позиция светлейшего князя во многом предрешала исход борьбы. Это понимала и партия братьев Голицыных, пытавшаяся с конца 1726 года наладить диалог с главой правительства. Тогда же определилась цена за альянс с князем — брак Александры Александровны с Петром Алексеевичем как гарантия сохранения Меншикова у власти при новом императоре Петре И. Елизавета собиралась купить голос старого отцовского друга по тому же прейскуранту. Правда, она по понятным причинам не могла пообещать Меншикову статус императорского тестя. Зато мезальянс выглядел бы не плодом политического торга, а, наоборот, царской милостью. За что? Елизавета предусмотрела и это.