– Вот как, ваше сиятельство? Вы желаете получить меня в приданое? Вы делаете мне честь, будущая княгиня Луговая, избирая меня в горничные. Красивая девушка, хотя и видна холопская кровь, для Петербурга это нужно. Посмотрим только, удастся ли вам это! – злобным шёпотом говорила сама с собой Татьяна Берестова. – Надо нынче же повидать отца… поведать ему радость семейства княжеского. Пусть позаботится обо мне, своей дочке.
Слова «отец» и «дочка» она произнесла со злобным ударением.
Между тем княгиня и княжна, обе успокоившиеся от охватившего их волнения, мирно беседовали о завтрашнем визите князя и об открывающемся будущем для княжны.
– Увезёт тебя молодой муж в Петербург, – сказала княгиня.
– А ты, мама, разве не поедешь с нами?
– Куда мне на старости лет трясти в такую даль свои кости? Вот, может, когда устроитесь совсем, поднимусь да и приеду навестить, но чтобы совсем переселяться в этот Вавилон – нет, этого я не смогу. Я привыкла к своему дому, к своему месту.
– И тебе не жаль расстаться со мной? Ведь я буду одна.
– Зачем одна? У тебя будет муж, а затем там дядя.
– Не лучше ли Сергею выйти в отставку и навсегда поселиться в Луговом?
– Это не для того ли, чтобы меня, старуху, каждый день видеть? – засмеялась Васса Семёновна. – Ах, какое же ты ещё глупое дитя! У него там служба, ему надо делать карьеру. Государыня, говорят, очень любит его… и тебя полюбит. Ты будешь вращаться при дворе.
– Это страшно.
– Вовсе не страшно. Попривыкнешь. Такие же люди. Муж укажет. Он хотя и молод, но с пелёнок в этой жизни, как рыба в воде.
– Мама, я возьму Таню. Мне будет нужна горничная. Я уже говорила ей.
– Что же она?
– Говорит: «Ваша барская воля».
– И только?
– Да, мне даже показалось, что она этому не рада. Вообще она в последнее время стала какая-то странная.
– Замуж её надо тоже выдать.
– Таню, замуж? За кого же?
– За кого? За такого же дворового, как и она! – с невольной резкостью в тоне сказала княгиня. – Не графа же выбирать! Мало ли у меня холостых на дворне на неё заглядывается?
– Князь говорил, что она далеко не похожа на меня. Он сказал, что это только кажущееся сходство, – вдруг заметила княжна.
– Конечно же. Для свежего человека это виднее. Мы так уже пригляделись к этой случайности.
– Он говорил, что всё-таки в ней видна холопская кровь.
– Конечно, конечно! – подтвердила княгиня, и из её груди вырвался облегчённый вздох.
Надо заметить, что всегда, когда разговор между нею и дочерью касался Тани Берестовой, княгиня боялась, что её дочь задаст ей вопрос о причине необычайного сходства между нею, княжной, и её дворовой девушкой. Хотя у княгини было приготовлено объяснение этого случайностью, но она всё же иногда думала, что этот ответ не удовлетворит Люды, и её мысль начнёт работать в этом направлении, а старые княжеские слуги, не ровен час, и сболтнут что-нибудь лишнее. Особенно стал беспокоить княгиню этот вопрос со времени возвращения в Зиновьево «беглого Никиты».
Теперь она могла успокоиться. Мысль о сходстве действительно пришла в голову дочери, но она высказала её не ей, матери, а князю Луговому; последний же в форме комплимента, разумеется, отрицал это сходство дворовой девушки с понравившейся ему княжной. Понятно, что Людмила, увлёкшаяся князем, поверила ему на слово, и вопрос для неё был решён окончательно – она к нему более не возвратится. Надо лишь не допустить её взять Татьяну в Петербург. В светских столичных и придворных кругах не только сейчас обратят внимание на это поразительное сходство княгини и служанки, но даже начнут непременно делать выводы, близкие к истине.
– Если ты хочешь, мама, выдать Таню замуж, то, значит, она должна будет остаться здесь? – спросила княжна.
– Конечно же, душечка.
– Я очень люблю её, и мне тяжело будет без неё.
– Если это так, то ты должна желать ей счастья. Неужели ты пожелаешь, чтобы она для тебя на весь свой век осталась в девках?
– Конечно же нет, но…
– Какое же «но». Ты можешь выбрать себе девушку, даже двух или трёх, из других, мне же позволь позаботиться о судьбе Тани. Я ведь с детства воспитала её, как родную дочь. Неужели у меня нет сердца? Хотя её сходство с тобой и небольшое, но всё же она будет несколько напоминать мне тебя. Я устрою её счастье, будь покойна. Я ведь тоже люблю её.
Деланность искренности княгини ускользнула от княжны Людмилы.
– Какая ты добрая, мама! – воскликнула она и стала покрывать руки княгини Вассы Семёновны горячими поцелуями.
VIII
ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Когда после ужина княжна Людмила Васильевна прошла к себе и, конечно, встретила ожидавшую её Таню, она не преминула сообщить ей содержание своего разговора с матерью.
– Мне казалось, Таня, что в последнее время ты стала сомневаться в нашей любви к тебе. Но ты напрасно так думаешь, и я могу доказать тебе сегодня, что не только я сама, но и мама тебя очень любит.
– Я верю, верю.
– Нет, всё-таки выслушай! – И княжна Людмила передала почти дословно беседу со своей матерью за ужином. – Мне лично очень жаль расстаться с тобою, но я понимаю маму… Ей тяжело сразу расстаться со мной и тобой, и к тому же я не хочу мешать твоей судьбе. Пусть мы будем счастливы обе.
– Благодарю вас, ваше сиятельство.
– Опять «сиятельство»! Ты неисправима, Таня. Ну, да Бог с тобою. Лучше скажи мне откровенно: тебе кто-нибудь нравится?
– Кто нравится? – с испугом спросила девушка.
– Ну, кто-нибудь из наших мужчин?
– Каких мужчин, барышня?
– Ну, вот, например, Михаила, Сергей… Они холостые.
Михаила был дворецким, Сергей – выездным лакеем.
– А-а… Вы об этих… – В тоне Тани прозвучало нескрываемое презрение. – Нет, никто не нравится.
– Я к тому это спрашиваю, что если бы кто-нибудь тебе нравился, то я сейчас же сказала бы об этом маме, и ты тоже была бы невестой, как и я. Знаешь, когда чувствуешь себя счастливой, так приятно видеть и вокруг себя счастливых людей.
– Это – правда… А когда человек сам несчастен, то счастливых людей видеть очень неприятно. Это только усугубляет несчастье.
– Ты несчастна?
– С чего это вы взяли? – спохватилась Таня. – Я просто к слову.
– А… Но всё-таки как жаль, что тебе никто не нравится из наших!
– Странная вы, барышня! Да ведь если бы кто-либо даже нравился, то и его спросить надо, нравлюсь ли я.
– Это само собою разумеется. Каждый из них был бы счастлив, имея надежду сделаться твоим мужем. Ты ведь красивее всех наших дворовых девушек.
– Не по хорошу мил, а по милу хорош.
– Жаль, жаль!.. – повторила княжна, уже ложась в постель.
Таня вышла из её комнаты и, только пробежав двор и очутившись в поле, вздохнула полною грудью.
– Ишь ты: её сиятельство забота обо мне одолела! – со злобным смехом заговорила она сама с собою, пробираясь по задворкам деревни за околицу. – «Люблю её, дочь мне будет напоминать… Судьбу её устрою… Не хочешь ли замуж за дворового». Эх, ваше сиятельство, я и за князя вашего замуж выйти не хочу. Вот что!
Быстро пробежала она небольшую деревню и очутилась у Соломонидиной избушки. В окне светился тусклый огонёк.
– Дома, – радостно прошептала Таня и, быстро взбежав по ступенькам крыльца, отворила дверь.
Никита сидел на лавке пред лучиной и чинил дратвой кожаный мешок, служивший ему ягдташем. Он, видимо, ничуть не удивился появлению Тани и, спокойно подняв голову при шуме отворённой двери, окинул девушку проницательным взглядом.
– Здравствуй, Никита Спиридонович, – сказала она.
– Здравствуй, красная девица… Что так запыхалась?
– Бегом бежала! – Таня села и несколько времени молча тяжело дышала, а затем каким-то надтреснутым голосом произнесла: – Князь завтра свататься приедет. Княжна сказала.
– Ей, значит, открылся.
– Сегодня! – И Таня подробно рассказала Никите, со слов княжны Людмилы, обстановку первого признанья и испугавший их смех, который они приняли за крик совы.