– Слушай, что это за чудовище в голубом камзоле? – с каким-то ужасом спросил Суврэ, показывая кивком головы на гордо стоявшего в дальнем углу высокого, плечистого гиганта, одетого очень нарядно, но безвкусно и с претензиями.
– Как, ты его не знаешь? Ах да, ведь тебя долго не было в Версале! Это – гасконский дворянин шевалье де ла Хот-Гаронн. Он беден, как церковная мышь, а свиреп и жаден, как не знаю кто!
– Но как же удалось попасть ко двору такому чудовищу? Господи, да одни рыжие усы чего стоят!
– Ко двору он представлен кардиналом Флери, которого усиленно просила об этом маркиза де Бледекур. А ведь всем известно, что связывает эту старую блудницу с его эминенцией![34]
– Ну да, утверждают, и не без основания, что маркиза из-за простой любви к приключениям служит тайным агентом кардинала. Ну, а этот урод служит утешителем старческой доли маркизы, не так ли?
– Да! Ведь он был нищ и гол, когда прибыл в Париж, а теперь, посмотри-ка только, в каких камзолах он щеголяет! Загляденье! А бриллианты! И ведь потеха – ты знаешь, что маркиза неутомима в интрижках…
– Да кто же этого не знает!
– Ла Пейрони[35] говорил мне, что это у неё болезнь. Ну вот, маркиза не может удовольствоваться любовью этого Геркулеса и вечно ищет интрижек на стороне. А ла Хот-Гаронн ревнует её и даже поколачивает! Разумеется, ревнует не её, а её деньги!
– Фи, какая гадина! – брезгливо сказал Суврэ, бросая пренебрежительный взгляд на гасконца.
Тот инстинктивно почувствовал, что говорят о нём, и, поймав взгляд маркиза де Суврэ, надменно вытянулся, закрутил огненно-рыжий ус и ответил маркизу полным вызова взглядом.
– Эге, голубчик! – сказал Суврэ. – Так ты ещё осмеливаешься кидать такие взгляды? Ну погоди, я тебя проучу! Идём, Шарль!
– Да брось, Суврэ! – пытался остановить его д'Айен. – Ну охота тебе связываться со всяким проходимцем? К тому же говорят, что он не только силён, но и ловок, и что он на диво хорошо фехтует!
– А вот это интересно, это совсем интересно! – радостно ответил маркиз. – Ты знаешь, Шарль, я тоже не очень плохо фехтую, и такой поединок мне совсем по душе!
– Но не можешь же ты вызвать его только за то, что у него рыжие усы и дерзкий взгляд!
– Я и не собираюсь вызывать его, он сам меня вызовет! – смеясь, ответил Суврэ. – Идём, Шарль! Обещаю тебе весёлую минутку.
Заметив, что Суврэ и д'Айен подходят к нему, ла Хот-Гаронн принял ещё более надменную и дерзкую осанку.
– Милостивый государь, – сказал Суврэ, обращаясь к гасконцу с самой обворожительной улыбкой, – я всё время любовался вашим дивным камзолом. Не откажите в любезности, скажите, кто шил его вам?
– Шерод! – буркнул ла Хот-Гаронн, знавший, что Суврэ – насмешник большой руки, а потому ожидавший какой-нибудь выходки.
Все близстоящие замолчали и повернулись к ним. Ведь насмешливость маркиза де Суврэ была всем известна, гасконца же с первого момента его появления при дворе все невзлюбили, и теперь свидетели разговора с затаённой улыбкой ждали, какое коленце выкинет неутомимый забавник.
– Вот как! – всё с той же любезной улыбкой подхватил Анри. – Шерод? Тогда понятно всё! Только этот волшебник, только этот артист портняжного цеха мог создать подобный шедевр. Но скажите, сударь, ведь цвет вашего камзола не чисто голубой. Это – какой-то оттенок. Но какой именно?
– Сами видите, что это небесно-голубой! – раздражённо ответил ла Хот-Гаронн.
– Неужели? – удивился Суврэ. – А мне почему-то казалось, что этот камзол скорее… – он выдержал, словно опытный актёр, паузу и продолжал: – Скорее… придворно-голубой!
Раздался взрыв дружного смеха.
Гасконец побледнел, позеленел, его усы растопырились, а глаза налились кровью.
Для того чтобы читатель мог понять, что именно вызвало смех слушателей и бешенство гасконца, поясним следующее. По-французски небесно-голубой будет «бле-де-си-ель», а фамилию маркизы, содержавшей ла Хот-Гаронна, – «Бле-де-кур», можно перевести по русски «придворно-голубой». Разумеется, как сам гасконец, так и все свидетели этой сцены сразу поняли, что Суврэ намекал этой игрой слов на сомнительный источник существования гасконца.
– Милостивый государь! – вскрикнул последний, свирепо вращая глазами и хватаясь за шпагу. – Вы мне ответите за эту дерзость!
– О, пожалуйста! – небрежно ответил Суврэ. – Когда только вам будет угодно! Может быть, вы хотите тут же на месте проявить свою храбрость?
– Завтра же мои друзья будут у ваших!
– О нет, завтра я не могу! Его величество отправляет меня сейчас же в Шуази, и до исполнения королевского поручения я не смею рисковать жизнью. Но через неделю мы, вероятно, вернёмся в Париж, и, если ваша храбрость к тому времени не остынет, то граф д'Айен уполномочен мною решить с вашим уполномоченным все условия нашей встречи. Имею честь кланяться, сударь! – И Суврэ в восторге, что ему удалось хоть на ком-либо сорвать свою злобу, взял под руку графа д'Айен и ушёл с ним, говоря: – Ну вот, теперь всё хорошо, Шарль. Надо сказать кому-нибудь – ну хоть д'Антену, что ли, – что я выбрал своим помощником тебя и увёз с собой. Пусть передадут его величеству. А теперь пойдём! Зайдём к де Майльи, да и в Шуази!
* * *
Через день рано утром блестящий поезд направился из Версаля в Сен-Клу. Длинный ряд экипажей вёз короля и приглашённых им лиц к Сене, где их ожидала разукрашенная и принаряженная галера. Король любезно подал руку графине де Майльи, помог ей войти на палубу и провёл в устроенную на небольшом возвышении цветочную беседку, где и уселся с нею на приготовленных креслах. Вслед за королём вошли остальные спутники; герцог Ришелье, назначенный маршалом поездки, подал сигнал серебряным рожком, и гребцы дружно заработали вызолоченными вёслами. Галера плавно двинулась вверх по Сене.
От Сен-Клу до Шуази было всего вёрст двенадцать прямым путём, но около Парижа течение Сены описывает французское «S», так что по реке было уже вёрст двадцать две, ещё против течения. Но гребцы работали на славу, и менее чем через три часа гости принцессы Весны подъезжали к пристани замка Шуази.
Там галеру встретил Суврэ в светлом атласном наряде, сплошь усеянном цветами. В его руках был цветочный жезл.
Грациозно поклонившись прибывшим, Суврэ в звучных красивых стихах сказал, что его милостивая госпожа, маршалом двора коей он состоит, принцесса Весна, увидала из своего замка богатую галеру и выслала его спросить, с добрыми ли намерениями прибыли гости?
Ему ответил герцог Ришелье, представившийся в качестве маршала иноземного принца, который уже давно стремился сделать визит её величеству, богине соловьёв и влюблённых. Их цели самые добрые: они едут, чтобы чтить Весну всеми доступными им средствами.
В ответ на это Суврэ низко поклонился, грациозно поведя шляпой по воздуху, а затем, взяв из рук сопровождавшего его пажа серебряный рог, громко протрубил три раза.
Тогда, словно отдёрнутый невидимой рукой, занавес, протянутый над цветочной аркой, закрывавший ход с пристани, вдруг упал, и глазам подъезжавших предстала сама Весна, окружённая роем своих придворных дам.
Как король, так и все его спутники и спутницы не могли удержаться от крика изумления и одобрения при виде открывшейся перед ними картины. Графиня Тулузская, изображавшая принцессу Весну, была и вообще-то одной из красивейших женщин версальского двора, а теперь, одетая в прозрачный хитон, была и очаровательна, и соблазнительна. Букетики цветов, которыми было усеяно её платье, были расположены так остроумно, что только маскировали кое-что, но ровно ничего не скрывали – ни высоких, упругих персей, ни гибкого, стройного стана, ни покатых плеч, ни мраморно-белой, словно точёной шеи.
Подойдя поближе к галере, Весна преклонила колено, простёрла к «иноземному принцу» свои дивные голые руки и мелодичным голосом прочитала приветственное стихотворение, в котором выражала свою радость по поводу прибытия прелестного гостя. Но одних слов было мало для выражения её восторга. По величественному взмаху цветочного жезла маршала заиграл невидимый оркестр, и под рыдания и рокот томных скрипок принцесса вместе с придворными дамами, одетыми почти так же, как и она, пустилась в страстную, восторженную пляску. Новый взмах жезла – и оркестр сразу замолк, а танцовщицы замерли в коленопреклонённых позах, простирая руки к королю.