- Да как ты смеешь, прочь с дороги!
Взвизгнул хлыст и, опустившись на чьи-то плечи, вырвал крик боли у своей жертвы. Это раздражило толпу до того, что даже те, кто прежде безучастно наблюдал за беспорядками, сейчас принялись потрясать кулаками и, призывая к немедленной расправе, стали напирать на карету со всех четырёх сторон.
- Сдёрните королевского пса, его мы повесим! Не робейте, нас больше!
Крики раздавались со всех сторон, карету окружили плотным кольцом и, казалось, вся площадь была против них. Двигаться дальше не было никакой возможности, на козлах слышался шум борьбы. Иногда экипаж судорожно подвигался вперед, давя кого-то.
- Урсула, что нам делать, как выбираться отсюда? - Лиза в ужасе смотрела на изуродованные злобой лица, направлявшиеся к дверям кареты. Люди были вооружены дубинами и ножами, взятыми с продуктовых прилавков. Веда, казалось, была напугана больше Елизаветы, нижняя челюсть подрагивала, а широко открытые глаза смотрели в окно с отрешённостью приговорённого. Из ступора её вывел брошенный камень, разбивший стекло и обдавший их фонтаном осколков. В следующую секунду, она уже сидела на коленях Лизы, надеясь укрыть её при необходимости от бунтовщиков. Двери кареты были заперты. Один из нападавших залез в разбитое окно и попытался отодвинуть щеколду, но Урсула, подхватив с пола камень, со всей силы ударила его по голове и вытолкнула обратно в толпу. Сзади раздался звон разбиваемого стекла и уже другой человек попытался влезть в экипаж. Этот был с короткой дубинкой, которой он беспорядочно размахивал прямо перед лицами насмерть перепуганных девушек.
- Ведьмы, - с ненавистью прошипел он - вы заплатите за всё зло, которое сделали людям. - От нападавшего несло спиртным. Он был очень худ, с жёлтой кожей и мутными от алкоголя глазами, которые не мог ни на чём сфокусировать. - Справедливость восторжествует, больше не будет над нами этого проклятья, которое мы вынуждены терпеть...
Его речь прервала арбалетная стрела, насквозь пробившая ему голову. Со всех сторон зазвучали звуки труб и топот лошадиных копыт по мостовой.
- Ну, наконец-то, королевская гвардия - выдохнула Урсула, рухнув на сиденье и отбросив от себя окровавленный камень.
С козел донёсся победный рёв Морта, затем чей-то отчаянный, вопль: "Врассыпную!", не имевший смысла, все участники нападения и без того стремились как можно скорее выбраться из давки, вызванной поспешным бегством, в примыкавшие к площади переулки. Но каждый из выходов был уже перекрыт замковой охраной, никого не пропускавшей.
Шестеро гвардейцев проехали к карете. Когда они заняли места по обе стороны от неё, экипаж тронулся дальше, увозя от молчаливой и отрезвевшей толпы Урсулу, впавшую в прострацию, во время которой она периодически посматривала на спутницу, шепча лишь одно слово: " Немыслимо", и Елизавету, которая после такого потрясения больше не боялась встречи с Терхенетар и Илореном, но чувствовала себя окончательно растоптанной и бессильной, а главное очень несчастной невестой, зажатой между молотом и наковальней.
3.
В сопровождении гвардии, карета оставшуюся часть пути проделала без каких-либо происшествий. Вскоре дорога стала спускаться в низину, на дне которой разместилась резиденция. Половина здания представляла собой готический замок, а вторая дворец в стиле барокко. Различие между ними было столь разительно, что производило впечатление ада и рая. Тёмные каменные стены замка, угрюмо вздымавшиеся над пейзажным парком, аллеи которого уводили взгляд в темноту, затянутую туманом. Всё пространство низины с этой стороны резиденции было покрыто им. Плотным, высоко поднимавшимся над землёй, из которого то тут, то там торчали крыши маленьких построек, разбросанных в парке, плавно переходящем в густой лес, окутанный всё той же молочной кисеей тумана. Дворец же был воплощением барочной динамики и напоминал творения Бернини, расположившись на фоне парка с вычурно подстриженными кустами, газонами и клумбами, рисующими живописный узор на полотне земли. Его фонтаны, скульптуры, пруды и каналы, через которые перекидывались изящные мостики так и манили прогуляться. Сторона дворца выглядела столь светло и открыто, что для истерзанного всем происшедшим сердца Елизаветы не могло стоять выбора, в какую половину ей бы хотелось сильнее.