Выбрать главу

Когда мы достигли оживлённой местности, я очень испугалась и ходила за ним как привязанная. Мне казалось, что стоит ему уйти, и я пропаду, в принципе так и было. Я не знала ни одного языка, кроме родного, не имела понятия о деньгах. Так я оказалась в полной его власти, а когда мы приехали в его дом, и я увидела мягкие кровати, прекрасную мебель, изысканные наряды и драгоценности, то продала свою душу, но по ночам предки так же грустно глядели из омута сновидений. Он выполнил всё, что обещал. Возил меня в театры, водил на приёмы и, постепенно, я вошла во вкус этой роскошной жизни, изучила язык и манеры. Но не могла понять тогда, что среди этих людей я была лишь диковинкой, сезонным развлечением, забавной обезьянкой, для смеха облачённой в дорогое платье, не более того. У меня не было никаких шансов стать частью их жизни. Расспрашивая о том, как живут в далёких северных горах люди, которым врачей, учителей и священников заменяют шаманы, они не пытались узнать о другом мироустройстве, где не бывает войн, где человеческая жизнь почитается священной, где дети любят и уважают стариков, не тяготясь ими, где не бывает голодных, так как все работают на общее благополучие и достигают его, где душевный покой важнее материальных благ, где за помощь не нужно отдавать всё, что есть у тебя, а в ответ можно получить обман. Нет, они просто умилялись дикости подобной жизни, говоря за моей спиной, а те, кто считал себя более интеллигентным и цивилизованным, чем остальные и прямо в глаза, что мне несказанно повезло, что меня привезли в такую замечательную страну, где есть деньги, церковь и государственность. Я пыталась рассказать о том, сколько жизней спасли шаманы, да хотя бы жизнь Грегора, но всё это вызывало лишь снисходительные усмешки. Эти люди постоянно боялись даже предположить, что можно жить иначе, чем они и при этом быть людьми, а если слухи, доходящие до нас верны, то эти напыщенные варвары, напридумавшие себе кучу условностей, ограничений и зависимые от количества цветных бумажек и металлических кругляков, так и не изменились. В конце концов, Грегор сказал мне о том, что его вынуждают жениться на девушке своего круга и мне нужно уйти и жить самостоятельно, а о нем забыть навсегда. Разговор этот произошел через год после того, как я приехала к нему домой. Интерес в обществе ко мне угас, да и он сам начал мной тяготиться, ведь пока я жила в его доме на виду у всех, не понимая насколько вульгарно моё положение, он всё же не мог чувствовать себя совершенно свободным. И вот, после всей той роскоши, которая окружала меня, он отвел меня к женщине по имени Берта, давшей мне комнатушку на чердаке и обещавшей приносить заказы на шитьё, с которых я буду оплачивать комнату и стол. Так я стала швеёй. В этом месте я просуществовала самый страшный год моей жизни. Я работала по 12 часов, но денег всё равно не хватало, и Берта ворчала, а иногда и ругала меня последними словами, из которых я постепенно стала понимать, какое положение я изначально заняла в этом месте, традиции и правила которого я познавала под руководством Грегора. Порой Берта крепко выпивала и поднимаясь на чердак глубокой ночью будила меня чтобы поговорить, в такие моменты попытки просить её оставить меня или нечаянное проявление невнимательности к тому, что она говорила, могли завершиться для меня побоями. Я уже приготовилась уйти и не вернуться, когда ко мне снова явился тот, кто привёз меня в этот бездушный смрадный край. Он был бледен и истощён, очень похож на себя, когда только очнулся в нашей с дедушкой юрте, и я увидела его глаза. Тем больнее отозвался во мне вопль отчаяния за то предательство, за которое я расплачивалась сейчас. Он смотрел на меня отстранённо, без интереса, как на незнакомку, к которой зашли по делу. Поначалу Грегор задал формальные вопросы о делах, о жизни, о планах, на которые я не отвечала, а просто наблюдала за этим странным животным, облачённым в костюм, по которому другие могут определить его породу и ореол обитания. Он прекрасно всё понимал, но спрашивал, потому что эта страшная глупость среди них считается воспитанием. Убедившись, что поддерживать милую беседу я не намерена, и, избегая моего лихорадочного взгляда на обезображенном недоеданием, недосыпанием и отсутствием свежего воздуха лице, он перешёл к причине своего визита.