— Его Величество просил вас дождаться его. Барон Магор настоятельно добивался встречи с правителем.
В это время с улицы донёсся разъярённый возглас. Ведьма подошла к окну и, распахнув его, увидела, как трое гвардейцев тащат куда-то вырывающегося вельможу, а Илорен стоит перед растерянной, но готовой к защите своего господина группой рыцарей, с безразличным выражением лица. Затем громко и чётко выговаривая каждое слово, он произнёс голосом, звеневшим сталью, готовой обрушиться на всякого, кто посмеет ослушаться, следующие слова:
— Барон Магор, ваше поведение оскорбляет звание дворянина и жителя нашего Мира. Сейчас, когда Королевство нуждается в объединении людей, в котором наше единственное спасение, вы сеете панику, вражду и врываетесь в мой дом, отвлекая меня от государственных дел.
Присмиревший было в руках гвардейцев барон, смотрел исподлобья на короля и, фыркнув с презрением на последних словах, крикнул, брызжа слюной от ярости и снова пытаясь высвободить руки:
— Государственных дел? Каких, Илорен? Ты никогда не был настоящим правителем, марионетка этой чокнутой шаманки, которая не давала нам заменить тебя на кого-нибудь посамостоятельней, а теперь, с твоей помощью, тащит всех нас за собой подыхать. Или после пропажи твоей новой наложницы и тебе захотелось отправиться на тот свет?
— Ты прав, Магор, — прервал его Илорен — я не правил до сих пор. Обо всём думала Терхенетар, которую ты напрасно оскорбляешь. До сих пор мы жили относительно мирно, если не считать, конечно, твоих постоянных интриг, прежде казавшихся мне не важными. Теперь я убедился, что это было моей ошибкой. Ты и вся твоя свита, бряцающая оружием у меня во дворе, будут отправлены в тюрьму. Я, Правитель Мира Теней, Король Илорен, обвиняю тебя, барон Магор и всех вассалов, пришедших с тобой, в организации антиправительственного заговора, оскорблении Госпожи Ведьмы, являющейся создателем нашего Мира, оскорблении короны и сеянии паники. За каждый из этих пунктов мерой наказания, я объявляю смертную казнь в виде отсечения головы от туловища. Отныне так будет с каждым, кто осмелится вести себя подобным образом. Надеюсь, барон, вы гордитесь теперь своим монархом, ибо не было в моём правлении поступка более осмысленного и решения более самостоятельного, чем это. Уведите всех в темницу, в случае сопротивления убейте.
К этому моменту гвардейцев было уже вдвое больше чем вассалов, сопровождавших барона. Ошеломлённые дворяне побросали своё оружие, и даже их сюзерен не сказал больше ни слова. Вскоре терраса опустела.
— Ты сошёл с ума? — спросила у Илорена Терхенетар, когда он вернулся и приказал подавать еду.
— Это давно напрашивалось, ты же видишь все поблажки и попустительства ни к чему хорошему не приводят. Зло совершается ежедневно, кровь пролилась, и мы этого уже не остановим. Я не хотел, чтобы так было, но уверен, что поступил правильно.
После того как на стол накрыли и слуги вышли, тяжело вздохнув, ведьма начала:
— Ради меня, Илорен…
— Да за что мне всё это! — в ярости отбросив от себя приборы, крикнул король. — Сколько можно шантажировать меня, Терхенетар? Ты хоть посчитала те века, которые я тут хожу твоей болванкой и развлекаю своей персоной народ? Неужели ты думаешь, что ехидные усмешки нашего государственного мужа Вёльфа не унижают меня изо дня в день? Я — ловец жемчуга и никогда не мечтал о троне, я не искал ни власти, ни богатства. Мне не нужны парчовый халат и мягкая перина, да и вообще весь этот искусственный мирок мне опостылел. Впервые я нашёл ту, что окрылила меня здесь надеждой и даже поговорить с ней толком я не смог. Твои советы не помогли нам найти и удержать здесь то, что мы потеряли, когда были людьми. Ты так же несчастна, как и я, народ устраивает заговоры и мятежи, кто-то спокойно бродит в тумане и обчищает все твои тайники, а ты опять хочешь потянуть время? Может мне, действительно, раньше надо было очнуться от своей летаргии.
Он помолчал, не глядя на собеседницу, потом встал и удалился, не говоря больше ни слова.
У Госпожи Ведьмы тряслись морщинистые руки с зажатыми в них приборами, словно она пыталась найти в них какую-то опору. Она беззвучно рыдала. Такой её нашел Вёльф, вошедший в комнату сразу после того, как вышел Илорен. Генрих медленно приблизился к Терхенетар, вытащил приборы из рук, сел рядом и обнял, привлекая к себе. Никогда прежде он не позволял себе ничего подобного, да и ведьма едва ли поняла бы подобный жест раньше. Два человека, которыми во всём Мире Теней пугали детей, сидели, обнявшись перед столом, уставленным нетронутыми яствами, и молча утешали друг друга. Лишь иногда одна из них, более грозная, всхлипывала, а другой целовал седую голову, гладя жёсткие волосы.
Глава 9. Урсула.
Лиза сидела в своей комнате и смотрела в окно, в ожидании веды. Когда она проснулась и стала звать Урсулу и Самру, чтобы отперли дверь, то ответом ей был лишь дробный стук шагов по деревянной лестнице в нижних этажах, едва слышимые здесь. Вскоре на улице раздался шум копыт, узница попыталась открыть окно, но не смогла. Веда держала под уздцы коня и что-то говорила Самре, которая при каждом её слове с готовностью кивала, наклоняясь при этом вперед. Урсула обняла её напоследок и ускакала, оставив наперсницу зеленеть на солнце посреди двора. Елизавета застучала по стеклу, пытаясь привлечь её внимание, но то ли звук не долетал до девушки, то ли ей было приказано не обращать внимания на пленницу, Самра не подняла головы.
В отсутствие своей тюремщицы, длившемся до самого вечера, когда вокруг стало темнеть, и первые звёзды начали проявляться на побледневшем небе, Лиза бродила по тем комнатам, которые не были заперты для неё. В одной из них оказался кабинет, заваленный книгами и свёртками. Письменные приборы были в хорошем состоянии, и ими кто-то постоянно пользовался, так же на столе лежали раскрытые фолианты, написанные на непонятном языке и разобрать над чем работал их хозяин девушка не могла. Здесь было несколько карт, развешанных по стенам, которые, видимо, изображали разные миры, большой телескоп, шкафы с различными приборами. В общем, это была обитель исследователя, часто проводившего в ней время. Здесь тоже была дверь, но она оказалась заперта. В другом помещении, доступном для Лизы, оказалась комната мальчика. Повсюду валялись вырезанные из дерева солдатики, стрелы от арбалета, брошенного тут же, детские стул и столик, на котором лежали пара книг и несколько листов с детскими каракулями. Дверь, ведшая из этой комнаты в следующее помещение, так же была закрыта на замок.
Полдня переходя из одной комнаты в другую, но боясь что-либо трогать, чтобы не навлечь на себя гнев хозяев, Лиза, в конце концов, села к окну и стала с тоской смотреть на подъездную аллею.
В комнате похолодало, да и в животе уже давно урчало от голода. Поэтому, увидев подъехавшую Урсулу, всё внутри Елизаветы затрепетало в надежде на перемену положения. Веда, войдя, первым делом бросилась на третий этаж и освободила узницу.
— Ох, Лиза, прости, что совсем забыла про тебя. Я просто не привыкла к тому, что в башне есть кто-то кроме нас с Самрой.
Не желая опять оказаться в заточении и выдавать своей экскурсии по соседствующим с её спальней комнатам, девушка тактично промолчала и про свои вопли, которые было невозможно не услышать и про явные следы присутствия ребёнка и кого-то, кто проводил часы в кабинете. Самра — полусумасшедшая, а Урсула редкий гость в этих краях, да и не похожа она на учёного. К тому же, ради чего вообще нужно было запирать Лизу, если она являлась желанной гостьей, а не пленницей? Вслух же она только посетовала на голод, холод и желание принять ванну, если это возможно.
— Конечно, дорогая, Самра сейчас всё приготовит. Пойдём, я провожу тебя в нашу общую гостиную, где мы проводим вечера. Каждый за своим занятием.
— Чем занимается Самра?
— Она не сидит с нами, ей не уютно в башне, поэтому для неё я обустроила комнату в пристройке — последние слова Урсула растягивала, понимая, что глупо проболталась. — Ты не волнуйся, никто здесь тебя не обидит, и я не хочу тебе зла. Временами в башне бывает ребёнок — мальчик и один мой друг — учёный. Но они оба очень добрые.
— Зачем мы сбежали?
— Тебе больше нельзя было оставаться в столице, это было слишком опасно. Я… просто поверь.
— Чему? Ты ничего не говоришь, только сначала врёшь, затем проговариваешься и признаёшься во вранье, а в итоге просишь верить, я ничего не упускаю в своей логической цепочке?