— Нет, это не так, за тебя я бесконечно рада, но я не хочу выходить за незнакомца, а Госпожа Ведьма, кажется, невзлюбила меня с первого взгляда. Мне страшно здесь и до твоего прихода хотелось просто выть от одиночества.
— Ты утрируешь, Верона. Терхенетар очень добра, а Илорен просто рассеянный и к тому же знакомство — дело времени. Сегодня вечером будет бал в твою честь, и ты увидишь как замечательно, что мы подошли к Кармилле.
— Это та цыганка? Она тоже здесь?
— Да, она тоже очень добра и учит меня своим знаниям. Здесь я стала ведой и теперь могу творить маленькие чудеса. А Терхенетар и Кармилла, бывшие ведьмами в мире людей, здесь стали ещё могущественнее.
— Я рада, Урсула, что ты нашла своё место. Теперь я буду смотреть более счастливо на своё положение, но всё-таки мне очень больно сознавать, сколько горя наша потеря доставит родителям. Ведь они уже так стары и нуждаются в помощи, это горе убьёт их.
— А если бы мы остались, то я уже была бы мертва, и сейчас наш священник читал бы надо мной свои унылые молитвы, а твой возлюбленный Арман утирал бы редкие слезинки с твоих глаз.
— Как ты всегда несправедлива. Да, я люблю Армана с детства и представляла будущее только с ним. Но тебе не понять ни скорби за близких, ни радости любви к другому человеку. Ты слишком любишь себя, чтобы думать о том, какое горе вновь причиняешь всем, кто готов был не есть и не спать, отказывая себе в самом насущном, лишь бы каждый твой день стал немного светлее. И теперь, когда ты здорова и счастлива, я могу, наконец, сказать, как с каждым днём во мне умирала надежда на то, что заботой и самоотверженностью кто-то сможет смягчить твой невыносимый нрав и капризы. Даже сейчас, когда ты сделала мое будущее бессмысленным, ты продолжаешь чего-то требовать от меня и не жалеешь наших родных. Твоя жизнь, безусловно, ценна для всех нас, но теперь оставь и мне право побыть недовольной, так как в моей больше нет смысла.
Что я могла ответить ей на это? Ничего. Просто ушла, заперев за собой глухие рыдания. Тогда мне казалось, что она просто ещё не привыкла к этому миру и всё образуется, ведь впереди у нас вечность.
Наступило время бала. Произнесены первые тосты, Илорен заявил о помолвке, придворные предложили испытания. Тогда всё происходило так. Верона продолжала улыбаться своей тихой доброй улыбкой, затаившей все горести и сомнения. Поначалу я не сводила с неё глаз, боясь, как бы не прорвались обуревавшие её чувства, но тогда нас воспитывали в послушании, страшно было представить, чем могло обернуться неподчинение. Это сейчас можно оскандалиться перед несколькими залами, забитыми титулованными особами и смело продолжать хамить Совету. O tempora! O mores!
Елизавета собралась возразить, но Урсула жестом остановила этот порыв.
— Знаю, знаю. Свобода, равенство, всё такое. Не набирай вновь воздух в легкие.
Итак, поначалу я посматривала на сестру, но вскоре стала отвлекаться на танцы и другие развлечения. Кармилла не очень одобряла увеселения, но Терхенетар только смеялась над этой строгостью и поощряла меня, говоря что бедное дитя и без того натерпелось в «юдоли скорби» со своей болезнью и может теперь позволить себе радость. Однако уже тогда её условием было не распускать язык о том, как и откуда я сюда попала, а так же обет безбрачия как-то подразумевался сам собой. Но ни то, ни другое меня особо не тревожило, так как о прошлом вспоминать и самой не хотелось, а влюбчивостью я никогда не отличалась.
Испытания первое время для всех были стандартными: танец — пантомима, это должно было показать грацию и ум претендентки, песня с аккомпанированием себе на музыкальном инструменте и рукоделие, в котором она прославляла бы наш Мир, которым намеревалась править. Всё это без чьей-либо помощи. Довольно скучные задания и всем они быстро надоели, к тому же далеко не все обладали воспитанием, позволяющим пройти испытания с достоинством, поэтому в какой-то момент решено было сделать из этого целое представление, которое делало бы из будущей королевы настоящее достояние. Родители делали всё для того, чтобы мы были воспитаны в самых лучших традициях, конечно, в меру своих скромных возможностей и моей несчастной болезни, поэтому Верона с лёгкостью выполнила задания. В её танце нетрудно было угадать тоску по матери и отцу, оставленных в безвестности, по возлюбленному, счастье с которым было таким близким и желанным и страх в чужом, совсем незнакомом мире. Песней она выбрала колыбельную под звуки лютни, которой укладывала меня спать, когда я была совсем ещё мала и не желала успокаиваться. Из рукоделья она вышила на плаще Илорена и Терхенетар, такими, как они представлены на воротах и в тронном зале. Работа эта так понравилась Госпоже Ведьме, что она приказала сделать такую же вышивку на ливреях замковых слуг.
Я смогла поговорить с сестрой только утром, перед отъездом в путешествие по королевству. Верона была бесконечно подавлена, хотя старалась скрывать своё состояние, не желая сильно меня огорчить. В ответ на мои настойчивые расспросы, она не сдержалась и снова стала плакать. Только со мной она могла облегчить душу. Она говорила о том, как нелюбезна с ней Терхенетар, как вежливо — холоден и отстранён Илорен. В этот раз я серьёзнее отнеслась к её словам, так как от придворных уже прознала о нелюбви своей патронессы к королевам и о том, что король меняет своих суженых как перчатки. Придворные, не зная в ту пору истинной причины такого порядка вещей, разумеется, полагали, что девушек изводит своими травами Госпожа Ведьма, которая ревнует к ним Илорена и всегда рада избавить его от очередной пассии. Я пыталась утешить её хоть немного, но и сама была очень подавлена, поэтому мои старания были неуклюжими и не достигли ничего, кроме ещё большего чувства безнадёжности в отношении будущего Вероны. Так, всё с той же тихой, доброй улыбкой, вводящей в заблуждение всех, кроме меня, королева уехала обозревать целый мир, лежавший у ног самого смиренного создания, которое я когда-либо знала. Проводы были пышными, Кармилла и Терхенетар стояли в дверях дворца и щурились, глядя против солнца, на отъезжавших новобрачных. Они не заметили, как я возвращалась от повозки, у которой прощалась с сестрой и Кармилла насмешливо произнесла:
— Бедный Илорен, ему, должно быть ужасно надоели эти путешествия, слишком часто он в них отправляется.
— Почему часто? — спросила я, подходя — Почему он меняет королев, Верона же будет жить вечно, как мы?
Терхенетар посмотрела на меня своими чёрными глазами, в которых всегда видна только бездна, недоступная для всех, кроме неё. Потом взяла меня за руку и повела в замок, попросив Кармиллу оставить нас, та сделала это с видимым удовольствием. Я понимала, что что-то нехорошее должно случиться с Вероной. Понимала, что сейчас мне будут объяснять, ради чего это нужно и всячески утешать, потому тащилась за уверенной походкой ведьмы, как телёнок на привязи, которого ведут на убой, стараясь отсрочить момент, когда мне придётся узнать какую доплату нужно внести за вечное моё здоровье. Она привела меня в свою любимую башню с витражным потолком, усадила рядом с собой, взяла за руку и стала говорить о том, что Мир Теней имеет только один изъян, принесённый в него смертные, которых привел по своей доброте Илорен. Госпожа медленно рассказывала мне о Паоле, первом межсезонье, о книге и её указаниях, о Жозефине и, наконец, о Кармилле и нашей встрече, которая была, разумеется, не случайна, «так как духи всюду и постоянно нами руководят, даже в малом, ибо из него творится великое».
— Но это значит, что я опять предала Верону — сделала я единственно верный вывод.
— Ты же не могла знать, тут нет ничьей вины.
— Почему же она забрала двоих, ведь к ней пошла только я.
Отчаянию моему не было предела, схватившись за голову, я начала метаться по комнате. Мне хотелось жить, но при этом не хотелось платить за это такую чудовищную цену. Терхенетар не пыталась остановить меня, просто смотрела в ожидании, когда иссякнут мои силы, и я снова сяду. Всегда и до и после мне было очень странно смотреть на это юное хрупкое тело, заключившее в себе столько силы и власти. В конце концов, я вынуждена была вернуться на сиденье рядом с ней и, заглянув в её непроницаемые глаза, спросила, что можно сделать, зная ответ, спрашивая от отчаяния.
— Скрасить своей заботой последние часы, проведённые Вероной среди нас. Здесь она стареет в год на десять лет. Мы не сможем ничего сделать, так для смертных здесь бежит время.