Члены Совета, не выдерживая этого хаоса, по очереди менялись. Вёльф, сбегая из ратуши, сразу шёл к Терхенетар и пересказывал ей о том, что слышал, пытаясь отвлечь от тоскливых мыслей. В этот день она была похожа на простую усталую старушку. В какой-то момент премьеру даже почудилось, что она впала в старческое забытье и не понимает что происходит. И хоть на вопросы ведьма отвечало всё так же связно и чётко, но о происшествиях Мира слушала без привычного воодушевления, словно он был ей больше не интересен.
— Терхенетар, может мне не стоит рассказывать тебе всё это, ты не хочешь слушать?
— Не знаю. Вроде всё это важно, но такое сильное чувство, будто меня это уже никак не касается. Да нас это никогда и не касалось ни меня, ни Илорена. Всё, что мы могли делать — это не мешать никому и наслаждаться своим бессмертием, строить своё счастье, ведь это так просто, Генрих, так просто. — Она наконец-то ожила и посмотрела на него глазами, полными глубокого и неподдельного чувства, это была разочарованная уверенность, словно решение, пришедшее сразу после того как бесповоротно дал неправильный ответ и ничего уж не поправить. Крик, застрявшей в своих фантазиях, души, впервые вышедшей из подземелья расписанного лучшими живописцами, чтобы понять, что настоящая природа ничем не заменима, но знание это пришло слишком поздно. — Я здесь мстила людям, Илорен искал кого-то, ждал напрасно, а ведь нам дана была Вечность для того, чтобы простить себе своё несовершенство, забыть, что мы не сделали там, кого не уберегли.
— Я не понимаю тебя, откуда вы, что вы не сделали? Ты никогда мне не говорила о том, как вы встретились и что было до этого, а ходят слухи, что рассказала даже этой девчонке, ради которой твой любимый правитель может втянуть нас всех в настоящую катастрофу. Ты можешь оградить от его вдруг распоясавшейся энергии мирное общество?
— Он больше не хочет прислушиваться ко мне, я пыталась. К тому же я стала слабой, а сейчас ему нужна сильная опора. В обиду нас он не даст, но делать всё будет по-своему.
— А как насчёт рассказа, это правда что ты наговорила этой Елизавете больше, чем нужно, о чём кричал барон?
— Да. — Терхенетар отвернулась и посмотрела в окно, на внутренний двор, где перекликались гвардейцы. — Впервые в этом Мире кого-то возненавидели больше чем меня. К тому же есть что-то, что располагает к ней, как к комнатному цветку, за которым не нужен уход. Рядом с ней не ощущаешь ни своего одиночества, ни её присутствия и страха проговориться не чувствуешь, пока не заглянешь в глаза.
— Что с ними, она действительно ведьма?
— Возможно, но дело ни в этом. В её глазах двойное дно, она кажется миловидной пустышкой, пока не вытянет из тебя всего, а когда поворачиваешься к этой простой и глупой девочке, то видишь в её взгляде, что она всё поняла, запомнила и сделала какие-то свои выводы. Молчаливость, терпение и фантастическая обманчивость. Я видела таких раньше, но не общалась с ними, а теперь вот попалась. Илорен прав…
— Терхенетар, все наши невзгоды из-за его самодурства. Ты же сама мне говорила, что не нужны здесь были никакие королевы, пока он не притащил себе невесту. У него нет никакого права оскорблять тебя и уж тем более кричать.
— Я стала старой и не красивой, всем неприятно на меня смотреть.
— Что за глупости одолели тебя? В замке предатель, который подслушивал тебя и передавал сведения барону, а может и кому-нибудь ещё. Что ты рассказала девчонке, может она в сговоре с кем-нибудь?
— У неё просто не было времени, с ней были только Морт и Урсула, да Лорана.
— Морт при смерти…
— Урсула моя любимица и веда, ей нет смысла предавать меня. Лорана полутень, да и тоже смысла нет.
— Но кто-то же предал тебя, кто-то обокрал Башню, получал информацию от этой Лизы.
— Оставь, нет сил даже думать об этом. Я больше не буду бороться, останусь во дворце и буду жить в своей юрте.
— Это правильно, в замке теперь небезопасно, но всё остальное блажь. Может, раньше и не было необходимости вмешиваться в ход событий, но теперь мы от них никуда не уйдём. Мне нужно в ратушу, но завтра я надеюсь услышать от тебя то, о чём ты столько лет умалчивала мне и о чём смогла рассказать первой встречной.
— Не сердись, если ещё ты начнешь точить об меня когти, я совсем расклеюсь.
— Прости, мне слишком дорого всё, что может касаться тебя. Старость не смогла испортить твоих черт или сломить духа. — На этих словах ведьма сощурилась, хмыкнула и второй раз за день обнял её премьер и на ухо прошептал — Терхенетар, твоё имя такое же горькое как пахучие травы, которыми ты вся пропиталась, я зависим от тебя и нет для меня страшнее проклятья, чем наблюдать, как ты оправдываешь вечную неблагодарность Илорена. Первые столетия, глядя на это и сталкиваясь с твоим суеверным недоверием, я думал, что при жизни попал в преисподнюю. Прошу, хоть сейчас, когда вокруг всё рушится, доверься мне, забудь о нём.
Доверие — обоюдоострый камень, вонзающийся в кожу при любой неловкости между людьми, когда смотришь на бывшего друга и понимаешь, что между вами осталось столько связывающих правдивостей, которые не дают разойтись спокойно. Поэтому люди ищут для секретов тех, с кем не смогут поссориться, а лучше тех, с кем и общаться не намерены. Терхенетар не дарила своё доверие Илорену, она его нашла, спасла и с ней он смог жить в своё удовольствие вечно. Она ждала от него постоянной благодарности и восхвалений, как ни от кого другого, тем более что он знал намного больше других и потому восхвалял чистосердечнее. Также она не дарила своего доверия Елизавете, а просто избавлялась от груза воспоминаний, нахлынувших на той волне неприязни, с которой встретили несчастную, да ещё с таким знакомым окриком, которого она не слышала аж с момента смерти. Госпожа Ведьма стояла, обнимая Вёльфа и, прижимаясь переносицей к его плечу, думала: не признаться ли ему в том, что своё доверие она подарила всего однажды, там и оставила, да его, кажется, тогда же и потеряли на шумных улицах города. Она подняла голову и заглянула в глаза, полные грусти по своей слабости к этой женщине, оказавшейся в его объятиях только благодаря таким трагичным обстоятельствам, но даже за такую ущербную ласку от неё он готов был простить любое пренебрежение им прежде.
— Хорошо, Генрих, я расскажу тебе то, что говорила этой девочке.
Вёльф поцеловал её и пошёл в свою ратушу, проклиная про себя миропорядок, который ставит непреодолимые препятствия именно перед тем от чего ты не в состоянии отказаться. Ты готов отдать всё, что имеешь, забыть о собственной безопасности, выставлять себя на посмешище, плюнув на гордость, но всё вокруг будет только посмеиваться над тобой, держа желанное на том же расстоянии, а может и дальше, если твои манипуляции слишком явны и смешны. Вот чем была для него любовь к Госпоже Ведьме, тем же она и осталась, только старость, одиночество и непонятная привязанность короля к новой претендентке толкнули Терхенетар в его истомившиеся объятия. И теперь премьер-министр был счастлив и зол, вспоминая эти монгольские веки, скрывавшие под собой истинные чувства хозяйки.
Перед чёрным ходом, к которому он приближался, собралась толпа людей, желавших склонить кого-нибудь выслушать их вне очереди, охрана не могла совладать с собравшимися и только встречала министров и служащих, помогая им продираться к входу. Когда Вёльфа заметили, началась разноголосица просьб, посулов и нерешительных угроз примкнуть к восставшим. Надменно сморщившись, премьер с помощью гвардейцев решительно шёл, не обращая ни на кого внимания, но перед самой дверью, которую уже предупредительно распахнули перед ним, чья-то рука крепко вцепилась министру в рукав. Следом за своей конечностью появилась растрёпанная герцогиня де Брие и возмущённо заговорила, постепенно повышая тон: