«Моя дочь… – с удовольствием и гордостью подумал Петр. – Моя, кровная. Сильная и решительная. И страшно ей, и волнение душит – а вот поди ж ты, голос не дрожит, глаза ясные, взирают спокойно… Ну что ж, ты об этом заговорила, тебе первой и ответ держать…»
Приняв молчание отца за колебания, Анна продолжала:
– Не секрет, что кроме голштинца наших рук взыскуют и ваши, папенька, подданные. И при этом тоже о чувствах речь не идет – пройдоха ваш вице-канцлер Андрей Иванович Остерман посчитал бы весьма мудрым, если бы вы, папенька, выдали Елизавету за сына покойного царевича Алексея Петровича, великого князя Петра Алексеевича. Пусть он на шесть лет младше Елизаветы, однако Андрей Иваныч опасается, что, буде что-то случится с вами, первая ваша семья, о которой и говорить-то не принято, будет и вовсе упечена в острог.
Петр кивнул – он тоже знал об этом прожекте Остермана. Знал и неоднократно высмеивал – ведь Петр приходился Елизавете родным племянником.
Однако вице-канцлера сие не смущало – в Португалии-де и Австрии подобные браки родственников вполне обычны. Да и во всей Европе на столь возмутительные кровосмесительные союзы смотрят сквозь пальцы. Ибо что может быть важнее государственных соображений?
Знал Петр и то, что Остерман был уверен: только такой брак защитит его первую семью. Знал и даже не пытался вице-канцлера переубедить: Андрей Иваныч, преданный царю как собака, все равно бы его обещаниям не поверил – такова уж была его должность.
– Так вот, папенька, сейчас здесь только мы, ваша семья. Нет ни посторонних ушей, ни хитроумных советчиков. Мы с Лизанькой просим, умоляем – примите уж хоть какое-то решение. Пусть осуществление оного будет нескоро, мы готовы ждать. Однако томиться неопределенностью во сто крат тяжелее. А считать себя невестой сопливого Петра, простите, папенька, просто унизительно…
Петр поднял ладонь, останавливая дочь. Уже год длились переговоры с французами, переговоры пустые. Надменный Версаль отговаривался молодостью короля Людовика XV и явно чего-то выжидал. А Карл Фридрих действительно томился неопределенностью, да и девочки тоже.
– Аннушка, дитя мое, угомонись. Менее всего мне желаемо, чтобы вы с сестрой считали себя несчастными сказочными принцессами, обреченными влачить жалкую судьбу при дворе постылого супруга… Так, кажется, в сказках обычно говорится?
Девушка усмехнулась – умен отец, умен и насмешлив…
– Так вот, дитя, на дворе, слава Богу, век просвещенный. Никто вас неволить не хочет и заставлять приносить себя в жертву не собирается. Прежде чем дать тебе ответ, я расскажу, какие планы я лелею и отчего молчу столь долго.
Петр все же не собирался раскрывать дочерям все карты. Однако решил, что некоторая толика откровенности отнюдь не повредит – тем более что принуждать дочерей к унизительному браку и в самом деле вовсе не намеревался. Тем паче что французы, несмотря на всю свою спесь и все свое молчание, все же рассматривали Елизавету как вполне достойную невесту для Людовика, правда, после инфанты испанской, которая была и моложе короля, и не уступала ему древностью рода. Однако Версаль молчал, а решение принимать следовало побыстрее.
– Ты права, Аннушка, пребывание Карла Фридриха непозволительно затянулось. О браке с Петрушей, моим внуком, и речи не может быть ни для одной из моих дочерей, это уж просто насмешка и надо мною, и над царской фамилией. Разве вы, буде со мною что-то случится, позволите свершиться несправедливости? Разве достанет у вас мужества упечь в острог родного племянника?
Девушки переглянулись – по их лицам было преотлично видно, что о подобном они не задумывались. Мысли о семье Лопухиных вряд ли вообще тревожили их разум.
– Вижу ответ на лицах ваших, дети мои. А потому слушайте же мою волю. Ты, Аннушка, станешь невестой Карла Фридриха и еще до наступления зимы я, ежели Господь позволит, обвенчаю вас. А ты, Лизанька, уж подожди немного – о тебе мы думаем не менее, чем о твоей сестре. Однако решение твоего будущего еще впереди. Довольна ли ты, Анна?
– Благодарю, папенька…
Голос девушки был еле слышен, губы дрожали. Оно и понятно: вот так в одночасье стать невестой, да еще и узнать, что свадьба вовсе не за горами.
Петр улыбнулся – он отлично дочь понимал, и мысли ее знал, как собственные. Екатерина, что сидела напротив, лишь несколько раз молча кивнула – о чем спорить с мужем, особливо ежели он стократно прав?
Верный своему слову, Петр вскоре Анну женил. О судьбе этого брака мы еще упомянем, и неоднократно. А сейчас вновь вернемся к судьбе Елизаветы, которая не определилась стараниями отца, а позже, после смерти Петра Первого, не стала яснее и стараниями матушки, императрицы Екатерины Алексеевны.