В сентябре 1586 года со всей подобающей случаю помпой Бэбингтона повесили. Его земли Елизавета передала Уолтеру Рэли, чтобы помочь тому выплатить долги после неудачной экспедиции на Роанок[280]. Она знала, что вскоре Бёрли потребует от нее назначить комиссию для рассмотрения доказательств против Марии. Это был лишь вопрос времени. Одобрив в парламенте Акт о безопасности королевы, она отрезала себе пути для отступления: закон есть закон, и раз он принят, его необходимо исполнить. Согласившись наконец назначить членов комиссии, Елизавета утешала себя мыслью, что, даже если комиссия признает вину Марии, по условиям закона она сможет отказаться от утверждения вердикта.
Она знала, что одно цареубийство всегда открывает двери для следующего, а цареубийство, санкционированное парламентским законом, изменит лицо британской монархии навсегда. Стремление сделать правителя подотчетным парламенту может войти в обыкновение, в какой-то момент возникнет идея, что провозглашать и низвергать королей могут выборные представители народа, а значит, навсегда потускнеет гамлетовская истина — «святыней огражден король»[281].
Суд над Марией проходил в парадном зале замка Фотерингей в Нортгемптоншире, в присутствии местного дворянства и длился четыре дня — с 12 по 15 октября 1586 года. Мария неоднократно выражала возмущение происходящим и, по мере того, как озвучивались все новые факты, свидетельствующие о ее виновности, становилась все более и более удрученной. Поняв, что вся ее тайная корреспонденция перехватывалась агентами полиции, она более не могла скрывать чувств и в предпоследний день покинула зал в слезах. Однако, несмотря на тяжкие переживания, она не теряла остроты ума и призвала Уолсингема к ответу за подозрительную полноту доказательств. «Подделать шрифт и почерк, — заявила она, — не такая уж трудная задача». Таким образом, ей удалось раскусить методы Уолсингема, хотя она и не знала подробностей уловки с поддельным постскриптумом[282].
Комиссия собралась вновь 25-го числа в Вестминстере в Звездной палате и повторно рассмотрела весь объем доказательств. Марию признали виновной заочно. Но, когда Бёрли призвал Елизавету провозгласить вердикт, скрепив его большой государственной печатью, она оцепенела от страха, что казнь Марии подорвет идеал монархии, и, придя в ужас от этой мысли, отказалась. В ее глазах королева, даже низложенная своими подданными или парламентом, все еще была королевой. Будучи помазанной и коронованной, она обладала неприкосновенностью, лишить ее которой не властен был никто.
Однако 4 декабря, под непрестанным давлением Бёрли, Елизавета скрепя сердце согласилась на заверение и провозглашение обвинительного вердикта. Теперь перед ней встала новая дилемма — творение ее собственных рук. Добившись того, чтобы парламент включил в закон пункт, определяющий порядок возмездия («в силу настоящего закона и согласно соответствующим распоряжениям Ее Величества»), она оказала себе медвежью услугу. Выполнила ли она все свои обязательства перед законом тем, что назначила комиссию, а затем заверила и провозгласила ее вердикт, предоставлявший любому из подписавших Договор ассоциации законное право убить Марию? Или же ей необходимо — о ужас! — буквально подписать смертный приговор своей кузине? После откровений о заговоре Бэбингтона она и сама желала смерти Марии, но все же предпочла бы, чтобы заговорщица приняла смерть от руки частного лица и ей не пришлось бы самой ее убивать.
Поэтому слова Уолсингема о том, что Елизавета должна подписать смертный приговор Марии, вызвали у королевы ярость. Через двенадцать дней после заверения и провозглашения обвинительного вердикта Уолсингем покинул Лондон в прескверном расположении духа, сказав Бёрли: «Немилость Ее Величества меня ранила настолько, что я не могу здесь более оставаться»[283]. После Рождества ситуация не улучшилась — Уолсингем сообщил, что болен. «Печаль моя, — заявил он, — породила во мне опасную болезнь». Доктор Бейли — один из личных врачей Елизаветы, каждый месяц заказывавший у ее аптекарей пополнение запаса лекарств и мазей, — это подтвердил[284].
282
BL, Additional MS48027, fos. 492–510, 540–554, 557v-568; BL, Cotton MS, Caligula C. IX, fos. 477–495; State Trials, I. P. 143–164; HMC, Hatfield MSS, III. P. 208–209; Alford. The Watchers. P. 236–240; Guy. My Heart is My Own, P. 487–494.