Менее обеспеченным людям город предлагает относительную стабильность доходов. Возьмем для примера Эксетер, где живет около 8 тысяч человек. Около 30 процентов — иждивенцы в возрасте до 15 лет, так что на долю взрослых и работающей молодежи остается 5600 человек. Около 880 из них — слуги. Еще 2 тысячи — женщины: 480 вдов, 80 независимых незамужних женщин и 1440 замужних. У нас осталось примерно 2720 свободных взрослых мужчин. В теории мужчина должен стать полноправным гражданином города, чтобы открыть свое дело. Для этого он должен быть сыном свободного горожанина, отработать какое-то время учеником у мастера, либо заплатить немалую сумму — от 1 до 5 фунтов, в зависимости от обстоятельств. Скольким из 2720 мужчин это удалось? В записях Эксетерской ратуши говорится, что 1192 человека стали свободными горожанами в период от Михайлова дня (29 сентября) 1558 года до Михайлова дня 1603 года. Учитывая, что большинство мужчин становятся свободными горожанами годам к 20–25, у них впереди примерно 35 лет свободной жизни. Таким образом, в любой выбранный год примерно 930 из 2720 мужчин — свободные горожане. Кроме них в городе есть профессионалы — духовенство, юристы и медики, а также школьные учителя, чье право преподавать обычно обосновано либо университетским дипломом, либо специальным разрешением епископа. Эти люди, возможно, и не владеют значительной частью богатств города, но играют значительную роль в его жизни. Свободные горожане участвуют и в управлении городом, избирая 24 олдерменов. Так что огромное неравенство в богатстве искажает наши представления об удовлетворенности горожан своей жизнью. Цирюльник или мясник в елизаветинском Эксетере не сильно задумываются о вопиющем неравенстве, царящем вокруг, — по крайней мере, не больше, чем их современные коллеги, — если зарабатывают достаточно, чтобы прокормить и одеть семью.
*[31]
Чем же занимаются мужчины, не принадлежащие ни к свободным гражданам, ни к профессионалам? Некоторые из них еще очень молоды и не несут никакой финансовой ответственности. Возможно, они — подмастерья или поденщики, которые пытаются накопить достаточно денег, чтобы заплатить взносы и стать свободными. Лишь около 10 процентов мужчин, становящихся свободными гражданами в Эксетере, получают этот статус легко — по наследству. Остальным приходится это право зарабатывать. Кроме них, есть еще наемные работники, чернорабочие и неквалифицированные рабочие. Некоторых современники называют «бедняками» — у них нет за душой ничего, кроме одежды, в которой они приходят на работу. Многие из них действительно очень бедны, или же это странствующие попрошайки, готовые работать за еду (мы встретимся с ними позже). В городе у них, по крайней мере, есть шанс найти работу или пропитание. Купцы — не единственные, кто считает город местом реализации возможностей.
В сельской местности царит такое же материальное неравенство, как и в городах. С одной стороны — богатые дворяне с огромными доходами, живущие в роскошных усадьбах. С другой — бродячие попрошайки и местные нищие. Между ними — йомены, земледельцы, сельские ремесленники и батраки.
Иомены — наследники средневековых свободных земледельцев. Они «свободные люди» — правда, не в том смысле, в каком этот термин используется в городах. Они «свободны» от крепостной зависимости, которой были связаны многие крестьяне в Средние века. В понимании Вильяма Гаррисона они — «40-шиллинговые фригольдеры»: доходы с земли, которой они владеют, превышают 2 фунта в год, что дает им право голосовать на парламентских выборах. Но кто считается йоменом, кто джентльменом, а кто земледельцем — вопрос очень запутанный. Некоторые «йомены» могут запросто купить имения немалого числа местных «джентльменов». Джон Роуз, «йомен» из Шепардсвелла, графство Кент, после своей смерти в 1591 году оставил движимого имущества на сумму более 1105 фунтов. Другой «йомен», Джеймс Мэтью из Хэмпстед-Норриса, графство Беркшир, оставил в наследство 798 фунтов. Добавьте к этому стоимость их недвижимости, и поймете, что термин «йомен» может быть довольно обманчивым. На практике различить три категории можно примерно так (правда, если кто-то обидится, критерии все-таки придется модифицировать).
• Джентльмен владеет землей, но сам ее не возделывает: он сдает ее либо в копигольд (если это часть поместья), либо в аренду (если земля находится у него во фригольде).
• Йомен сам возделывает землю и может иметь право фригольда на определенную ее часть, но по большей части он сдает ее в аренду. Он нанимает батраков, чтобы те ему помогали.
• Земледелец возделывает землю, но не владеет ею — чаще всего, арендует. Он тоже может нанимать помощников, особенно во время сбора урожая, но обычно он беднее, чем йомен.
Одна из причин, по которой йомены вроде Джона Роуза и Джеймса Мэтью так разбогатели, состоит в том, что, будучи земледельцами, они не тратят деньги на показуху — если, конечно, не хотят притворяться джентльменами. Другая — они лучше умеют эксплуатировать свою землю ради прибыли. Фиксированная арендная плата, взимаемая с долгосрочных нанимателей, и растущие цены на шерсть — вот основные источники богатства многих йоменов. Некоторым земледельцам тоже удается получить с этого выгоду: бережливость, низкие ренты и растущие цены на их продукцию позволяют заработать немало денег. Вильям Дайне из Годальминга, графство Суррей, называет себя земледельцем, несмотря на то что имеет движимое имущество, оцененное в 1601 году в 272 фунта. Эдвард Стрит, земледелец из Ламборна, графство Беркшир, в 1599 году оставил в наследство своей вдове 97 фунтов (в среднем состояние земледельцев составляло около 40).
Есть и другие люди, зарабатывающие деньги на земле. Сельскохозяйственный рабочий трудится на полях йомена или земледельца. Вы часто будете слышать слова «cottager» («батрак») и «artificer» («кустарь»). Батрак-коттеджер, как нетрудно догадаться, живет в коттедже и не владеет никакой землей, кроме, возможно, сада. Еще у него есть право выпускать на общинное пастбище пару коров и одну-двух лошадей, а также собирать дрова в помещичьем лесу. «Кустарями» в елизаветинское время называют ремесленников. В сельской местности большой спрос на товары местного производства, так что, путешествуя по стране, вы обязательно встретите корзинщиков, плетельщиков изгородей, изготовителей рыболовных сетей, углежогов, кровельщиков, точильщиков и лесорубов, а также ковалей, кузнецов, мельников, пивоваров, плотников, колесников и каретников. Многие из этих людей — одновременно земледельцы, батраки и кустари: они владеют несколькими ремеслами, нанимаются батраками во время сбора урожая и выращивают собственные овощи и фрукты, чтобы прокормить себя и семью.
В 1570 году власти Нориджа провели перепись городской бедноты. Всего в списке оказалось 2359 имен: это примерно четверть всего населения (тогда оно составляло 10 625 человек). Не все в этом списке безработные или бездомные; 300 человек, правда, живут в приходских домах призрения, госпиталях, старых сторожевых зданиях и церковных домах, но у большинства из них все-таки есть жилье — съемное или даже собственное. Немало бедняков могут заработать денег, но другие совершенно обнищали. Некоторые из них — калеки, другие — душевнобольные или «лунатики», третьи — глубокие старики. Общее у них одно — все они станут обузой для общества.
Бедняки — неизбежное зло елизаветинской эпохи. В 1577 году, по оценкам Вильяма Гаррисона, по дорогам скитается не менее 10 тысяч бродяг — и это не считая бедняков, постоянно живущих в городах и деревнях. В 1582 году Вильям Ламбард отмечает все растущее количество бродяг в Кенте; в 1593 году он жалуется, что графство «заполонили не только безнаказанные толпы праздных бродяг и фальшивых солдат, но и множество бедных и слабых, но не пользующихся ничьим сочувствием работников». То же самое происходит и в западной части страны. В 1600 году Ричард Карью пишет, что «нигде нет столько бедняков, которые были бы настолько неимущи, как в Корнуолле». Он винит Ирландию, отправляющую в графство бродяг, чтобы просить подаяние. В следующем году власти Стратфорда-на-Эйвоне пожаловались, что в городе живет 700 нищих; в 1602 году один судья объявил, что в Лондоне живет 30 тысяч «праздных и неработающих людей». Таким образом, неважно, говорим мы о городской бедноте или о бандах молодых бродяг на дорогах — в любом случае мы встречаемся с изнанкой жизни елизаветинских времен.
31
«Другие» — это четыре городских трубача; иностранец, ожидающий грамоты о гражданстве от королевы (1575); городской бидл (1588); городской оруженосец (1590); один из городских сержантов (1592).