Нихиль Дереликт Симулякр
Елизаветинская Россия
Елизаветинская Россия.
Пролог.
Ершов закончил сетевую баталию коронной фразой, принял триумфальный вид и поднял бокал с пивом:
"За матушку Елизавету Вторую, за флот, и за альтернативную историю!"
Довольство его было понятно, т. к. он в суточном словесном поединке одолел сборище дремучих ретроградов, по скудоумию своему, считающих себя патриотами. Сии сторонники тирании ратовали за повсеместную войну с террором, что было страшно и забавно одновременно: организованным государственным террором они желали победить организованный и неорганизованный частный. Право дело, сомнительные и опасные фантазии.
Виктор Петрович слишком резво откинулся на спинку, отчего пенный напиток залил и прежде грязный "Юнион Джек" на футболке. Подданный Её Величества Елизаветы Второй ругнулся и пошёл в душ. Мыло "Ночной Император" согласно рекламе должно было повергать женский пол в трепет, но Ершов ценил его за способность перебивать любой запах, включая его собственный недельной выдержки. Завтрак так и не подумал приготовиться сам, и Виктору пришлось стоять перед плитой, почёсывая спину, и хлюпая мокрыми ногами в резиновых шлёпках. За окном занималось промозглое питерское утро, в котором растворялись силуэты обывателей второй столицы.
Телевизор мигнул и начал шуршать светской хроникой с переходом на личности. Полгода назад Её Величество принимала верительные грамоты послицы из одной дремучей страны, где не ведали ни про чувство благородного вкуса, ни про дипломатический этикет, а перевороты считали конституционной нормой. С тех пор ярко синяя шляпка-цветок обрела символ профессиональной некомпетентности, дополняющей личные дефекты развития вкуса, и стала новой единицей измерения. Вот и сегодня пяток известных лиц удостоились нескольких десятков шляп. Последняя жертва светского обзора заставила Ершова на секунду вздрогнуть.
"Шесть, или даже семь шляп", - отметил он и продолжил яростно чесаться.
Новостной блок Первого канала рассказывал об очередной войне с террором. Бессмысленность применения бомбардировщиков для борьбы с бедностью была достаточно самоочевидным фактом, но в мире хватало идиотов, думавших иначе. Виктор Петрович жевал тосты с джемом и насвистывал "Правь, Британия!", запивая чаем с молоком. Мысли его постоянно сбивались к тому, что Елизавете Второй в 2016-м стукнет девяносто, и каким бы ограниченным конституцией не было её правление, скоро оно закончится, а вместе с ним и гигантская эпоха. Наследники не вызывали доверия, да и парламент не упустит возможности очередной раз взбрыкнуть, вплоть до полной отмены монархии, как устаревшего института. А там всякое может случиться, уличная война в Москве неизбежно ударит и по Петербургу.
Грустные мысли продолжили терзать душу верноподданного короны, состоявшего в слишком малых чинах, дабы его не трогали волнения и кризисы. С одной стороны правление Елизаветы Второй для самой России стало безусловным благом после череды катастроф первой половины двадцатого века, с другой же, фигура консорта постоянно вызывала пересуды. Греческий принц отметился участием в массе сомнительных предприятий, его связи и влияние на наследников пресса оценивала весьма низко. Брак сына рассыпался, а внуки не внушали спокойствия. Одно время казалось, Елизавета слишком крепко держала власть в своих руках, проходила неделя, и подданные боялись того, что скоро всё это закончится.
Сирены противовоздушной обороны взвыли, и Ершов побледнел. Два дня назад Елизавету Вторую госпитализировали, после чего в новостях резко прекратили об этом говорить. Вслед за сиренами заставки всех телеканалов сменились на траурные, сообщая всему миру, что Императрица Российская Елизавета Петровна Романова скончалась.
"Ну, вот и началось", - наступление неспокойных времён Виктор Петрович Ершов встретил стоически. Он заранее взял недельный отпуск, предвидя печальный исход, потому и сидел в сети, что ждал неминуемого. До стрельбы дойти не должно было, но гвардия традиционно участвовала в передаче власти: если не как сила, свергавшая одного из наследников, то как сила, не позволявшая это сделать. Квартира рядом с казармами гвардейского полка не сулила Виктору Петровичу спокойствия в эти дни.
Глава первая. Решительность. (Черновик. Совсем черновик.)
Елизавета Петровна успела хлебнуть горя во времена власти государыни Анны Иоановны. За ней не только установили слежку, ограничивая принцессу в тратах, но и лишали её любой привязанности. Каждый ухажёр рисковал оказаться по долгу службы вдали от родины. Елизавета, как всякий угнетённый государством человек, не любила своих притеснителей: тайную канцелярию, несвободу дворянства, бедность. Идея упразднения канцелярии и дарования вольности дворянству посещала её не реже раза в неделю, а жажда роскоши отравляла каждый божий день.
Гвардейским переворотом она захватила власть. Вернее было бы сказать, что при помощи гвардии власть захватили её покровители. Схожее положение сложилось в самом начале правления императрицы Анны Иоановны, когда государственная коллегия серьёзнейшим образом ограничила правление государыни. Народно-дворянский гнев позволил разорвать кондиции олигархии и подвергнуть опале её лидеров. Елизавета Петровна могла только гадать, как сложилась бы её жизнь, если бы ограничения государственной власти монарха прижились.
Возможно, Российская Империя получила бы конституцию раньше прочих стран, и верховный закон стал бы прочной основой государственной власти и хозяйственного процветания. Но могло сложиться иначе: несчастная Польша раздиралась на части гонористой шляхтой с правом вето, теряя уважение других держав и деньги. Поляки прямо торговали своими голосами, предпочитая продавать их богатой Франции, чем отстаивать интересы своей страны. Шведский парламент продавался чуть менее официально и более организованно: целыми партиями.
Для новоявленной императрицы ограничение верховной власти ощущалось совсем не так, как виделось опальной принцессе. Негласные условия были намного строже. Назначение наследником Карла Петра Ульриха, запрет на официальный брак. Для этой цели их с Разумовским даже обвенчали тайным образом. Её дети, если не будут убиты, или брошены в тюрьму, как сама она поступила с Иоаном Антоновичем и всем Брауншвейгским семейством, проведут жизнь в вечной опале. Не нищета, но уж точно, не богатство.
Десятилетие забвения обернулось страстью к развлечениям. Уж эту власть не могли отнять у неё истинные хозяева России. Елизавета Петровна развлекалась и боялась. Она понимала, что гвардия, захватившая власть для неё, столь же легко могла свергнуть слабую женщину без настоящего влияния. Алексей Разумовский - единственная её опора, но его губило происхождение. Спесивые дворяне, игравшие в противостояние Нарышкиных и Милославских половину столетия, могли продолжить свои битвы, в которых голова Императрицы была не важнее шахматного короля: проигранную партию всегда можно переиграть с новыми фигурами.
Страх переворота сковывал её, лишал воли. Она понимала, что либо сойдёт с ума от искушения стать полновластной правительницей, терпя ограничения, либо погубит себя в кутеже, проматывая наследие отца. Борьба за престол только начиналась. У неё осталось совсем немного времени, чтобы избавиться от навязанных ей условий. Особым умом она никогда не блистала, образование её учителя сосредоточили на французском языке, манерах и прочих девичьих премудростях, стремясь сделать не правительницу, а подарок наследнику французского престола. Женихи умирали, но никто и не думал учить Елизавету премудростям государственного управления. Судьба заставила её освоить интриги, но и в них она оставалась слабой и не слишком умной.