Колдовство Элизиума гудит у меня под кожей, возвещая о возвращении Бетти. Видимо, мне это чудится, потому что бар закроется только через несколько часов, но из шока меня выдергивает вспышка открывающихся врат. Я поднимаюсь на ноги и бросаюсь открывать дверь. Мне ни за что не добежать до главного входа прежде, чем Бетти войдет в призванный портал, поэтому я просто кричу в коридор:
– Подожди!
Но увы. Несколько болезненных секунд мою кожу сильно тянет, а затем колдовство исчезает. И Бетти тоже.
Я стою в коридоре до тех пор, пока меня не находит Каспер.
– Ничего, скоро вернется, – говорит она.
Но сегодня Бетти не вернется точно – просто не сможет. Прыжок происходит почти мгновенно, но неизвестно, как быстро Бетти разгребет бардак с Хроносом. Даже если ей потребуется всего пара минут, чтобы осмотреть место происшествия и каким-то образом не попасться в лапы Хранителям, Элизиум работает только на выход. Возвращаться Бетти придется через другие врата и добираться сюда на своих двоих, как обычному человеку. До рассвета осталось не так много времени, а потому вернуться она не успеет. Я могла бы объяснить все это Каспер, но тогда она спросит, почему нельзя просто подождать с вопросами. Так что я говорю:
– Да пошла ты, – и бросаюсь к себе в комнату, захлопнув дверь. В кои-то веки Каспер хватает ума не идти следом.
Полдня я наговариваю Бетти на мобильный голосовые сообщения, требуя, чтобы она сразу после заката мне позвонила, и еще полдня сижу в кровати, жалея себя. Пробую читать, чтобы отвлечься, но в итоге снова и снова перечитываю одни и те же строки, не понимая смысла.
Мне плевать на все это. Вообще на все плевать. И уж точно мне не хочется идти сегодня на работу и видеть посетителей. Соблазн взять больничный велик, но, кроме нас с Бетти, у Далласа больше никого нет, и после всего, что он для меня сделал, бросить его на произвол судьбы я не могу.
В три часа дня я наконец вылезаю из кровати и начинаю собираться на работу. Включив душ, я жду, что появится Каспер, но ее почему-то нет, и я даже ухитряюсь спокойно одеться. Я твержу себе, что отвлечься мне поможет именно работа, и на четвертый-пятый раз даже начинаю в это верить. А потом открываю дверь спальни, и день катится к чертям.
Смрад смерти кувалдой бьет мне под дых, и я бросаюсь к мусорной корзине у кровати. Стоит мне проблеваться, как в коридоре хлопает дверь. У моей комнаты тяжелые шаги стихают, и дверная рама со скрипом сотрясается от удара кулака. Я сплевываю пару раз, пытаясь избавиться от мерзкого привкуса тошноты, и оглядываюсь. В дверях стоит Мэрилин, обвязавшая вокруг рта и носа кофту в попытке спастись от вони. Я пытаюсь провернуть тот же трюк с банным полотенцем, но толку от этого мало.
– Проснулась наконец, – рычит она невнятно из-за самодельной маски. – Мы несколько часов пытались тебя разбудить.
На самом деле я не спала с одиннадцати, просто все это время пряталась в комнате, погрязая в собственном горе.
– Ты же прекрасно знаешь, что двери звуконепроницаемые, – отвечаю я, беру из корзины для белья рубашку и вяжу ее поверх полотенца. Смерть я все еще чую, и это зловоние так сильно и отвратительно, что буквально давит мне на язык. У меня внутри все содрогается, и я сглатываю, пытаясь сдержать очередной рвотный позыв. – А еще ты знаешь, что я встаю поздно, потому что работаю по ночам. Вы могли бы сами со всем разобраться, вместо того чтобы дожидаться меня.
– Твой сородич, – говорит Мэрилин. – Твой дом. Твоя забота.
– Формально он уже не человек, – начинаю объяснять я, но Мэрилин не слушает и уходит.
Долгую минуту я смотрю на порог, ища способ спастись от этого кошмара, но идей нет. Я не хочу идти вниз и видеть хаос, который Хранители оставили после себя. От одной только мысли об этом у меня подкашиваются ноги, потому что я знаю: если запах так отвратителен, вид будет еще страшней. Я мысленно припоминаю всех своих жильцов, надеясь уговорить кого-нибудь из них прибраться за меня, но тщетно.
В конце концов выбора не остается – я беру себя в руки и выхожу в коридор. Уже подойдя к лестнице, я понимаю, что придется попотеть. Меня захлестывает мимолетный, но сильный порыв разрыдаться, и я прижимаю самодельную маску к лицу так крепко, что немеет нос.