– а потом ты чем собираешься заняться?
– Пойду в библиотеку.
– Здесь есть библиотека?! – взвизгнула я.
Книголюб я на генетическом уровне. За прошлые пять поколений у нас все собирали книги. И умудрились сохранить их в войнах и революциях. Подозреваю, что из огня мы потащим тоже – книги. А брюлики? А пускай горят!
– Есть.
– Люуууутик…, ‑ заныла я, делая плаксивое выражение лица… – А можно я упаду тебе на хвост?
– Нельзя. У меня нет хвоста. Но если ты будешь цепляться за подол моего плаща, стонать и рыдать не меньше часа…
Я взглядом поискала что‑то вроде бейсбольной биты – единственное приличное изобретение американцев, на мой взгляд… Лютик понял без перевода.
– Ладно. Я планировал часок поваляться в воде. А потом жду тебя у этого же указателя. Покажу, где библиотека. Идет?
– Идем!!! – алчно потерла лапки я.
И поскакала по направлению к пруду.
Пруды представляли собой восхитительное зрелище. Собственно, это было настоящее озерцо, диаметром не меньше тридцати метров, берега которого были изрезанны мелкими заливчиками. Так, что из одного заливчика совершенно не было видно, что делается в соседних. Над каждым заливчиком висела табличка. С одной стороны на ней было начертано большими зелеными буквами местного языка "Свободно". С другой – красным "Занято".
Я так поняла, что хочешь общения – плыви на середину. Не хочешь – сиди в заливчике. Выбрала себе тот, который был подальше. И расположилась со всеми удобствами. Постирала одежду. Искупалась. И даже немного повалялась на горячих камнях…
Кто бы мог подумать, что мне так повезет?
Иначе, как бешеным везением я это назвать не могла.
А ведь могла бы не пойти в лес. В конце концов, мне отлично известно – папоротник – не цветет. Но – пошла. И нашла что‑то гораздо большее. Не это ли имели в виду кладоискатели?
Жизнь была прекрасна. Я уже и забыла, когда испытывала такое ощущение беспредельного счастья.
Почему? Казалось бы студенческое время – прекрасные года. Живи и радуйся. Но – нет.
И во многом была виновата моя семья. Увы…
Наша семья вообще‑то довольно большая. У меня есть дво‑ и троюродные родственники. Есть и такие, которых я даже ни разу не видела. Но они почти все живут в других городах. А наша ячейка общества – невелика.
Мой отец. Борис Синичкин. Сейчас он то, что называют "новым русским". К нефтяной трубе он не присосался за ее отсутствием, но зато занялся торговлей кассетами и дисками. Обзавелся кучей студий. Запись, перезапись, видеосьемка и фотосъемка…
Дома он бывал только для сна и еды.
Мама, видя это, окончательно замкнулась в своей науке – она у меня биолог и, кстати говоря, талантливый. Во всяком случае, несколько ее учебников раскупаются в ВУЗах, как горячие пирожки. И не ради того, чтобы их автор поставил зачет. Просто мама умеет объяснить простыми словами то, что другие преподаватели не всегда понимают сами.
Но когда отец углубился в свой бизнес, она сначала пыталась повлиять на него. Как‑то вытащить с нами в лес, погулять, в школу… да хоть куда! Но у него постоянно были неотложные дела. То одно, то другое… и мама смирилась.
Она не стала скандалить. Ругаться. Чего‑то требовать. Просто в ней словно огонек потух.
Она стала заниматься только нами – и наукой. А все остальное ей стало глубоко по фиг. Для дома отец нанял домоработницу, что вызвало возмущенные вопли его матери.
Моей бабушки.
Моя бабушка – это отдельный рассказ. Листов так на двадцать. Обо всех ее подвигах я даже не знаю. Но если вкратце…
Она у нас ярая коммунистка. До сих пор состоит в партии. КПРФ, естественно. И участвовать в демонстрациях, и закидать тухлыми яйцами штаб‑квартиру другой партии – это для нее раз чихнуть.
Это первое из ее призваний.
Второе – она всегда права.
Третье – она всегда больна. Чем? А в зависимости от прослушанной передачи.
Четвертое – спорить с ней невозможно, потому что она слышит только себя. Всегда. Единственный выход – всегда делать все по‑своему. Иногда это выгодно. Иногда – наоборот. Так, например, чиновники из нашего ЖЭКа бабушку не просто уважают. Они на все готовы, лишь бы бабуля не заявилась с личным визитом. Как‑никак ветеран, редкостная зараза и в свои восемьдесят способна камни ворочать…
А вот дед сбежал от нее, когда отцу было два года. И так затихарился, что его до сих пор никто не отыскал. А бабушка ведь пыталась. Даже КГБ хотела привлечь… но что‑то не сложилось.
Нас с братом она пыталась воспитать, как юных ленинцев. Но тут мать встала стеной. Или мы оставались невоспитанными – или в срочном порядке снимали квартиру и переезжали на другой конец города. Или вообще куда подальше. В другой город (страну, континент…)
Бабушке пришлось смириться.
Ну и последний – мой брат. Игорь Борисович.
Копия отца. Только более мелкая. И – противная. Он у меня младший – и вечно меня доводит. Я не остаюсь в долгу – а отец в свое время (лет десять назад, когда еще был человеком, а не бизнесменом) драл уши нам обоим.
И – за дело. Во всяком случае, на мелочи вроде тараканов в тапках и зубной пасты на носу мы не разменивались.
Хорошее было времечко. А потом все как‑то сошло на нет. Брат был на пять лет меня младше. Интересно, как он там будет без меня? Вот бы и его – сюда…
Но чего нельзя, того нельзя.
Такая вот у нас семья. Отец – капиталист, бабка – коммунистка, мать – пофигистка и мы с братом – продукты окружающей нас социальной среды. Все красивее звучит, чем "обнаглевшие свинтусы".
За размышлениями я чуть не пропустила час "Хэ". Вылетела из купальни, поспешно оделась и поскакала на встречу с прекрасным.
С книгами, если кто не понял.
***
Библиотеку я бы сама не нашла. Ни в жизнь.
Библиотека оказалась… невероятной!
Я бы в жизни не догадалась, что здоровенная башня, размером больше Пизанской – это и есть библиотека. Вся – от подвалов до чердака. Все стены были заставлены книгами. Вверх уходили винтовые лестницы. А у самого входа стояла конторка, за которой сидел сухонький старичок. Такой древний, что его, казалось, недавно вытащили из книжки, где он последние сто лет лежал вместо закладки. Белые волосы, падающие до плеч. Бледное вытянутое лицо, такое худое, что, казалось, на кости сразу натянули кожу. Белый балахон. Идеально белый – это в таких‑то условиях! Книжная пыль тут не просто парила в воздухе. Правильнее было бы сказать, что она здесь и была воздухом. А кислород – это так, добавка.
Но главным в старичке были его глаза.
Светло‑голубые. Неожиданно яркие. Цепкие. Умные и очень внимательные. И глядя в них, становилось ясно – этот может построить и роту гоблинов. Или испепелить к лешевой матери. Особенно если те осмелятся вторгнуться в книгохранилище. А Лютик улыбался, как ни в чем не бывало. И я удивлялась. Неужели он этого не видит!?
– привет! – поздоровался Лютик. – А мы за книгами.