Ну ладно. От такого замечательного плана мое настроение сделалось просто великолепным, и оно улучшилось еще больше, когда дядюшка Джоэль сам любезно предложил почистить мои револьверы. Я отдал ему свои шестизарядные, а мальчиков послал следить за подходами к дому, на тот маловероятный случай, если Клинтоны все-таки наберутся наглости и решатся атаковать нас при свете дня. Я выдал бульдогу большущий кусок сырой говядины, как следует вымоченной в смеси виски с порохом, чтобы поднять его боевой дух, и после того, как он сломал себе зуб, пытаясь меня укусить, мы с ним наконец стали добрыми друзьями.
Затем я любовно снарядил свою эскопету, всыпав в нее приличное количество пороха, крупной дроби и мелких гвоздей, а для большего впечатления добавил еще и изрядную порцию крупной каменной соли. Такое оружие, конечное дело, бьет не слишком далеко, но на близком расстоянии способно нанести любому врагу самый сокрушительный урон!
Я почему-то продолжал беспокоиться и все никак не мог дождаться, когда же наступит ночь, которая позволит нам навсегда стереть с лица земли разом все гнусное племя Клинтонов. И вот наконец она пришла, эта ночь, и мы сразу выступили в поход. Я подготовился к выходу гораздо раньше остальных, тайком подвязав красавицу эскопету к своему седлу, и ничего не сказал про это остальным, потому как знал: дядюшка Джоэль отчего-то панически боится этого оружия.
Добравшись до каньона, в котором разбили свой лагерь Клинтоны, мы разделились, предварительно привязав своих лошадей в гуще молодого сосняка, и мальчики сразу же направились вдоль края каньона, чтобы вовремя взять под надежный контроль ту самую горловину.
А мы с дядюшкой Джоэлем потихоньку спустились на дно каньона, и там была такая тьма-тьмущая, что невозможно было разглядеть совсем ничего, кроме кремнистых гребней, шедших поверху вдоль краев ущелья и блестевших под призрачным светом звезд. Дядюшка Джоэль даже не заметил эскопету, которую я, уходя от лошадок, забросил себе за спину. Мы дали мальчикам предостаточно времени, чтобы они успели добраться до нужного места, а потом, почти на ощупь, двинулись вперед по дну каньона.
Дядюшка Джоэль зачем-то производил столько шума, что запросто мог бы разбудить целую армию. В конце концов я велел ему снять сапоги, но теперь он стонал и ругался всякий раз, как наступал на острый обломок камня. Я вежливо приказал ему заткнуться, если он не хочет, чтобы нас тут перестреляли как кроликов.
Вскоре мы вышли на ровную тропу, и тут дядюшка Джоэль сказал, что он прокрадется вперед и высмотрит, уснули ли Клинтоны, а если уснули, то он начнет тявкать, как койот. Мне не хотелось отпускать старика одного, но он стал настаивать, и тогда я остановился в черной тьме под скалой, а он нырнул куда-то вперед, и вскоре оттуда послышалось довольно похожее тявканье.
Я на ощупь протиснулся сквозь очень узкое место и неожиданно для себя сразу оказался на широком открытом пространстве. Тут же кто-то сдернул одеяло с фонаря; яркий свет ослепил меня, а на плечи мне упало лассо и стянулось, прижав мои руки к бокам. Одновременно со всех сторон раздались торжествующие дикие вопли, и на меня обрушилась целая толпа каких-то темных личностей.
Тогда я яростно взревел, повел плечами, порвав ту риату, словно шерстяную нитку, выхватил из-за спины эскопету и выпалил навскидку. Громовой выстрел разом смел всю напавшую на меня нечисть: люди посыпались на землю что твои кегли! Они орали, и визжали, и выли, а кто-то вдруг пронзительно заверещал:
— Ты, чертов старый осел! Ведь ты же клялся и божился, что все оружие разряжено!
— Наверно, он опять припер с собой ту проклятую артиллерию! — в ужасе взвыл какой-то другой голос. — Хватайте его, пока он не успел ее перезарядить!
Сразу после этого вопля я снова схлестнулся с набежавшей толпой в смертельной схватке. Ну, честно говоря, с теми из них, кто еще мог шевелиться.
Я слышал, как где-то неподалеку мой дядюшка Джоэль благим матом кричит «Караул!», но, боясь случайно подстрелить его в темноте — ведь фонарь давным-давно раздавили и великая битва продолжалась в полной неразберихе, — я не решался пустить в ход свои шестизарядные. Тогда я начал пробиваться сквозь толпу голыми руками, сбивая каждым удачным ударом с ног троих или четверых разом, а затем я обхватил стольких, скольких сумел, и слегка прижал их, но только до тех пор, пока не затрещали ребра, некоторых я просто отшвыривал в сторону, и не моя вина, если они случайно падали головой на камни, а другими, когда уже стало полегче, я аккуратно подтер дно каньона, чтобы не было так грязно.
Но, честное слово, этих чудаков там было куда больше, чем семь человек! Дно каньона сплошь покрылось телами; я шагу не мог ступить, чтобы об кого-нибудь не споткнуться; и все же тот каньон, казалось, был по-прежнему полон людьми, весьма активно жаждавшими моей крови. Тогда я подумал, может, тут против моих беспомощных родственников собралась вся округа, вставшая на сторону подлых Клинтонов. Подобная пристрастность настолько возмутила меня, что я удвоил свои усилия, и завывания ненароком подвернувшихся мне под руку врагов слились в протяжный вой, возносившийся из бездн ущелья прямо к звездным небесам Аризоны.
Затем эти дурни, ни с того, ни с сего принялись стрелять в меня в полной темноте, и, конечно же, попадали друг в друга; они пытались свалить меня, хватая за ноги, только поэтому я на них и наступал! Ну и вдобавок они здорово порезали друг друга своими охотничьими ножиками, наивно полагая, что тычут ими в меня. Наконец я выудил из толпы самого здоровенного обалдуя, какой там у них был, подкинул его на ладони, чтобы прикинуть вес, а потом перехватил его за лодыжку и, раскрутив малого над своей головой наподобие цепа, принялся выкашивать нападавших на меня идиотов рядами и колоннами.