- Я должна ее найти, Элла. - Ее голос дрожит, она начинает расхаживать по комнате, обходя пепельницы, бутылки пива и, лежащего перед телевизором в отключке, отца. - Пожалуйста, мне надо вспомнить, что произошло в тот день. Это был хороший день. Я точно это знаю. И я знаю, что они где-то находятся.
- Конечно, они где-то лежат, - подыгрываю я ей, сомневаясь в правильности своего поступка, но проведя с ней достаточно времени, знаю, что в конце концов она успокоится. - Тот день был действительно по-настоящему хорошим. Честное слово.
- Откуда такая уверенность? - Она останавливается посреди комнаты и скрещивает руки, обводя взглядом коробки, стены, окна.
- Потому что ... - Тяжело вздохнув, я огибаю журнальный столик и встаю перед ней, чтобы она сосредоточила свое внимание на мне. - Потому что я помню поездку, помню папу, Дина и свои слова о том, что мы отлично провели время.
Она раскачивается из стороны в сторону, крепко обхватив себя руками.
- Хорошо, но ... я этого не помню. Элла, пожалуйста, помоги мне вспомнить.
- Что ж, это был очень солнечный и теплый день. В воздухе витал запах солёной воды и аромат океана ... мы провели весь день, собирая ракушки и строя замки из песка. – Во время придумывания истории ловлю себя на том, как бы мне хотелось, чтобы мой вымысел оказался правдой. Моя семья не часто путешествовала, но было бы здорово однажды отправиться куда-нибудь развлечься, например, в парк с аттракционами или… черт, сейчас я согласна и на парк. Единственное путешествие, которое я могу вспомнить, была поездка в зоопарк, когда мне было шесть, и с деньгами, как и с жизнью, дела обстояли не так плохо. В те времена было меньше криков, маминых галлюцинаций и вспышек маниакально-депрессивного состояния.
Через минуту мама начинает успокаиваться, ее тело расслабляется и в руках исчезает напряжение.
- У нас был на берегу пикник? Я помню его.
Я киваю, и сама расслабляюсь.
- Да, у нас был пикник прямо на пляже, и мы ели, сидя под огромным желтым зонтиком.
- О, похоже нам было весело. - Она почти улыбается.
Как и я.
- Так оно и было.
- Хорошо, я рада. - Она замолкает, растирает ладонями руки, словно ей холодно, хотя на улице около 27 градусов. – Знаешь, что? Кажется, в тот день я тоже летала, как тогда на мосту.
Я судорожно глотаю. Одержимость моей матери полетами с годами становилась сильнее. Всякий раз, когда подобная мысль застревает в ее голове, она с упорством твердит об умении летать. Помню однажды, не так давно, она ушла из дома, и я обнаружила ее на старом мосту, пытающейся и в самом деле взлететь. Это был один из самых страшных дней в моей жизни, и именно тогда я осознала, насколько тяжелым было ее состояние. Если бы я не появилась вовремя... Что ж, не люблю слишком много об этом думать.
Когда ее веки начинают смыкаться, я понимаю, что ее накрывает усталость, которую она испытывает всякий раз после панической атаки.
- Дочка, - говорит она, волоча ноги к лестнице, - я немного вздремну. Скоро вернусь.
- Хорошо. - На всякий случай следую за ней по лестнице, дабы убедиться, что она доберется до комнаты. Затем я помогаю ей лечь в постель и накрываю одеялом.
- Элла Мэй, я абсолютно уверена, что могу летать, - шепчет она прямо перед тем, как отрубиться.
После того, как я ее уложила, принимаюсь собирать грязную посуду и упаковки от еды с комода, и прибираюсь. К тому времени, как я покидаю комнату, она уже крепко спит.
Чувство облегчения накатывает на меня, как только я закрываю за собой дверь. И одновременно испытываю вину за радость оттого, что она уснула, но в глубине души понимаю, что в этом нет ничего плохого, потому что я устала и, в конце концов, сорвалась бы на нее и усугубила ситуацию.
Я спускаюсь вниз выбросить мусор в ведро и помыть тарелки. Затем собираю алкогольные бутылки и складываю их в мусорный контейнер. Разбираю счета, сортируя их на стопку из просроченных и тех, которые можно отложить на некоторое время, а после тащусь в комнату и падаю на кровать. В доме стоит тишина. Покой. И я чувствую себя совершенно одинокой. Как и всегда, находясь здесь.
Когда мои веки закрываются, я думаю о другом месте, о другом мире, о другой жизни, где моя единственная забота - это школа, я сама, и чем заняться в субботу вечером.
Протягивая руки, я просовываю их под подушку и провожу пальцами по конверту, который спрятала пару месяцев назад, прямо перед выпускным. Единственное письмо, которое я действительно была рада получить - уведомление о зачислении в университет Лас-Вегаса. Честно говоря, ему я была удивлена. Хотя полученная стипендия не вызвала у меня большого потрясения. Расходы она не покрывала. Но у меня имелись кое какие сбережения от нескольких подработок. Как только я окажусь в Вегасе, сразу же найду работу и будут вкалывать не покладая рук, чтобы выжить. Я хочу - нуждаюсь в шансе выбраться отсюда. Хотя меня все еще одолевают сомнения, что мне не удастся. Покинуть маму. Оставить ее на попечение отца-алкоголика. И кроме того, как же Миша.
Миша и наше соглашение уехать из города вместе.
У меня не хватило смелости сказать ему о рассылки заявлений в колледжи, не говоря уже о зачислении в один из них, находящемся отсюда в двенадцати часах пути.
И что мне черт побери с этим делать? Как я всем расскажу? Как мне оставить все свои обязательства?
Тяжело вздохнув, я утыкаюсь лицом в подушку и ненадолго задумываюсь о том, чтобы не поднимать голову для глотка воздуха. Может быть, я просто перестану дышать. Сдаться было бы проще. Послать все к чертям. Попрощаться навечно вместо того, чтобы столкнуться с нелегким выбором: остаться здесь или решить уехать в Вегас.
В конце концов, когда моему лицу становится слишком жарко, а легкие горят от недостатка кислорода, я переворачиваюсь на бок и делаю глубокий вдох. Затем бросаю взгляд на будильник на тумбочке. Шесть тридцать семь. Дерьмо! Я должна была встретиться с Мишей в шесть. Надеюсь, он не ушел, потому что я с нетерпением ждала, когда наконец выберусь сегодня из дома.
Только я начинаю отталкиваться от кровати, как спустя секунду скрипит окно и в комнату проникает солнечный свет.
- Ты прямо как старуха. - Шутит Миша, стуча ботинками по полу.
- А ты - жуткий извращенец! - Парирую я, перекатываясь и прижимаюсь щекой к матрасу, сдерживая улыбку. - Прокрадываешься в мою комнату, словно отмороженный.
- Ага. И, черт возьми, горжусь этим, - дерзко отвечает он. Спустя мгновение матрас прогибается, он взбирается на мою кровать и прижимается ко мне, располагая свою грудь и бедра вдоль моей спины и попы. - Почему ты в постели?
- Сплю, - бормочу я, прижимаясь к его теплому телу. - Не видишь что ли?
- И, очевидно, болтаешь во сне. - Он смеётся, пальцами проводя по задней части моего обнаженного бедра и щипает за ягодицу, выглядывающую из-под джинсовых шорт.
- Какого черта, Миша! - Визжу я, переворачиваясь на бок, и сердито смотрю на него.
Он одет в черную футболку с зеленым логотипом, темные джинсы с шипованным ремнем и сапоги с развязанными шнурками. Взгляд увенчан его классической "я такой очаровашка" усмешкой.
- Это за то, что назвала меня жутким извращенцем, - отвечает он. - Еще раз так назовешь, и я буду вести себя соответственно.
- Но ты постоянно ведешь себя как извращенец, - замечаю я. Что также является правдой. Ему все сходит с рук из-за симпатичной и обаятельной внешности.
Когда он пальцами сжимает изгиб моего бедра, его глаза цвета морской волны темнеют.