Зазвонили в дверь. Гул к этому времени набрал силу. Это не мог быть отец — у него свои ключи. Сидя на кровати, и скользя щеткой по волосам, Элла закрыла глаза. Перед ней вращались, накладываясь друг на друга, диски света, сияющие за прикрытыми веками. Когда она открыла глаза, огни исчезли.
Элла вспомнила, как диски сливались в одно световое пятно, такое яркое, что она испугалась, как бы свет, бьющий из-под двери, не разбудил мать. Но куда он делся потом, и как она снова уснула — этого Элла не помнила.
Как и того, почему эти огни так важны для нее.
Джульетта заглянула в комнату. Веки и уголки ее глаз покраснели. На щеках выступила сеточка сосудов.
— Там, на улице, полно людей. У некоторых камеры. Думаю, они с телевидения.
Дверной звонок снова задребезжал.
— Я не хочу ни с кем разговаривать, — в тревоге сказала Элла.
— Это не тебе решать, мы должны спросить папу. Но там их так много!
— Мы же обещали! Мы не станем разговаривать ни с кем. Только с Питером.
— Ну, не знаю… Это просто ужас, что о нас подумают?! Мне пришлось снять трубку с рычага. Не пойму, что в тебе такого, что все эти люди хотят тебя увидеть?
— Я не собираюсь ни с кем встречаться! — крикнула Элла ей вслед.
Беззвучный гул стал теперь так силен, что у Эллы челюсти свело. Ей нужна помощь. Питер говорил, что они теперь друзья. Где же он?
Ее вдруг охватило ощущение большой скорости. Встречный ветер, бьющий в лицо, и вцепляющийся в руки. Ревущий внизу мотор. Холодный, пахнущий бензином воздух в ноздрях. Она почувствовала Питера Гунтарсона так же ясно, как будто коснулась его. Он спешил к ней на помощь.
Элла с удвоенной энергией стала расчесывать волосы.
Когда Гунтарсон добрался до Нельсон-роуд, ему пришлось столкнуться с первым из последствий «мирового эксклюзива» газеты «Пост». Номер 66 перестал быть ничем не примечательным домом: ни один другой дом на улице не мог похвастаться нацеленными на окна камерами, взбирающимися на ступеньки и стену палисадника любопытными машинами, припаркованными у тротуара в два ряда. По дороге к дому проехать было невозможно. Гунтарсону пришлось пристроить свой мотоцикл на соседней улочке, и идти от угла пешком, возвышаясь, как башня, в своих неподражаемых «Дайнезе».
Порой он представлял себе, что он — чемпион Гран-при, идущий к своей полупозиции на старте — и по его затянутым в кожу конечностям и внутренностям пробегал жар.
Он повернул на Нельсон-роуд, и зашагал к калитке. Кое-кто из осаждавших порог дома заухмылялся, видя, что вновь прибывший вытаскивает из кармана на молнии телефон. Все местные друг друга знали — репортеры с радио, мальчишки из агентств, внештатные корреспонденты Флит Стрит, мелюзга из еженедельников. Они каждый день виделись на судебных заседаниях, каждую неделю — на спортивных матчах. Гунтарсона не знал никто. Он для них — эдакий Быстрый Гарри[22] из центральной прессы.
— Она сняла трубку с телефона! — раздался язвительный выкрик.
— Один раз они открыли дверь — секунд на пять!
— Издалека приехал? Мог бы не торопиться!
— Там мамаша, но и словечка проронить не желает. Говорит, ей сперва с мужем надо посоветоваться.
— Соседи считают, что девчонка скорее всего дома.
— В школу ее пока не отослали. Эт-точно!
— А ты на кого работаешь?
Гунтарсон бесстрастно глянул на них, потом задрал голову, и закрыл глаза. Вены на его висках напряглись.
— Что это ты там делаешь? Пытаешься взлететь? — веселился какой-то оператор.
Гунтарсон расслабился.
Лицо Эллы выглянуло из-за занавески на верхнем этаже. У кого-то сработала вспышка, и вот уже все они смотрят, наставив объективы и тыча пальцами, выкрикивая ей: «Привет, Элла! Можешь открыть окошко? Выйди на пару слов, мы хотим поговорить с тобой! Хочешь попасть на телевидение, Элла?»
Она снова исчезла. Гунтарсон услышал ее мысленный вопль: «ПИТЕР!»
— Как вы это сделали? — серьезно спросила молодая женщина. — Вы что, ее как-то позвали?
Гунтарсон огляделся. Люди выглядывали с каждого крыльца и из каждого окна на улице. Кучками собирались на безопасном расстоянии от журналистов и телевизионщиков — на мостовой, у стен. Обычные люди, зеваки, любопытные. Некоторые взобрались на фонарные столбы.
Если этот цирк будет продолжаться, для Эллы здесь станет небезопасно. Гунтарсон протолкался к калитке. Дверь приоткрылась, чтобы впустить его, и он проскользнул внутрь.
Элла захлопнула дверь, и прижалась к ней спиной, чтобы остальные не вломились в дом, а Гунтарсон из него не вышел. Он улыбнулся ей, и протянул мобильник:
— Это тебе. Подарок. Пока я не забыл. На случай, если я тебе понадоблюсь. Звони в любое время.
Она взяла телефон, распахнув от изумления глаза. Ее мать заквохтала:
— Ах, мистер Гунтарсон, вы уверены, что это хорошая идея? Я имею в виду, Элла же не может себе позволить оплачивать звонки и…
— Мы заплатим. Это не проблема. В любом случае, нам это удобно — чтобы у нас с вами была отдельная связь. Но это — твой телефон, Элла. Можешь звонить кому хочешь — друзьям, на телевикторины, куда угодно. Хоть в службу «говорящие часы» в Австралию, если тебе вдруг взбредёт это в голову. Мой издатель платит за все.
Хотелось бы Гунтарсону порадоваться, глядя, как обдирает «Пост» на лишнюю пару тысяч его «мировой эксклюзив»!
— Я не умею им пользоваться, — стесняясь, пробормотала она.
— Пошли, я тебе покажу. А твоя мама сделает нам по чашке чаю.
— У нас осталось немного шерри с Рождества, мистер Гунтарсон. Почему бы вам не выпить стаканчик? И я с вами за компанию. И, конечно, чаю тоже…
Джульетта повела его по узкому коридору в тесную кухню, где преобладал бежевый цвет. Посуда, оставшаяся с завтрака, громоздилась на столе; скатерть с красной каймой собралась «в жмурку» там, где на ней засохли старые пятна от варенья. Застарелые кухонные запахи ударили Элле в нос, как душок из открытого мусорного ящика. Она неодобрительно покосилась на мать, в два глотка осушившую полный стакан шерри. Гунтарсон принял свою порцию, но не пригубил ее.
Казалось, он не замечает ни неопрятно захватанной пальцами дверцы холодильника, ни надколотых ободков чайных кружек. Он на несколько дюймов расстегнул молнию на куртке — замок болтался на уровне глаз Эллы — и показывал ей, как просто устроен телефон. Вытащить антеннку, нажать зеленую кнопку с изображением трубки, нажать «go». Телефон автоматически наберет номер Гунтарсона. Он начал объяснять ей остальные настройки, но ей было все равно — раз уж теперь она может набрать его номер: антенна, зеленая кнопка, «go».
Потом они устроили короткие переговоры через кухню:
— Алло, Гунтарсон на проводе. Кто говорит?
— Элла.
— Как мило, что ты мне звонишь. Где ты? Ты далеко?
— Нет…
— А, значит, близко? Достаточно близко, чтобы махнуть рукой? О, привет! Пока!
— Пока!
Она все-таки совсем еще девчонка! Когда ему было четырнадцать, он сдавал свои первые экзамены, играл в шахматы по переписке, учился программировать в BASIC. Он мог поддерживать разговор с кем угодно. С другой стороны, когда ему было четырнадцать, летать он не умел…
— Итак, — он выловил чайный пакетик из своей кружки, и добавил струйку молока. Гунтарсон предпочел бы соевое молоко, на худой конец, обезжиренное — если уж коровье. Обычное он терпеть не мог. Он вообще старался следить за своим питанием. — Вот так это и бывает. Однажды утром ты просыпаешься знаменитым. Выглядываешь в окно — а там повсюду репортеры. Не так-то просто к этому привыкнуть, да?
— Это не то, чего мы ожидали. Прошу прощения, это, наверное, наша вина — моя вина — я не понимала, что такое может случиться.
— Не извиняйтесь, Джульетта. Никто этого не ждет, пока оно не случается. Это шок — всегда. Всем нравится читать о себе в газетах, но люди забывают, что остальной мир тоже читает газеты. Вы бы поразились, узнав, как много людей с утра отдергивают занавески, и обнаруживают десять тысяч журналистов, вставших лагерем у их порога. Счастливчики, выигравшие в лотерею, семьи жертв преступлений, любой, чье имя как-то связано с королевской семьей — все они в общем-то обычные люди. Никто никогда не бывает к этому готов.
22
«Быстрый Гарри», или «Гарри-вспышка» (Flash Harry) — название последнего альбома Гарри Нильссона.