Сноуфлейк… наконец я добрался и до Сноуфлейка. Моей маме надоели бесконечные разговоры о политике в строительной индустрии, вся эта подковерная борьба, чепуха, которой только и жил мой отец. Первые несколько лет это воспринималось нормально, но чем дальше, тем больше нарастала рутина. Мама была женщиной с потрясающим воображением. Ей нужны были новые впечатления, новые горизонты. Она думала, что найдет отдушину в детях, но отец был против. Категорически. Он всегда говорил мне, что никогда на самом деле не хотел сына. Да и дочь тоже. Никакого желания к продолжению рода. Дети означали беспокойство, проблемы и расходы. Что довольно справедливо, если говоришь то, что чувствуешь, и не лицемеришь. Я, кстати, чувствую так же. Разница только в том, что у меня нет детей…
Сноуфлейк был первым местом, которое мама попыталась нарисовать в воображении. Она не собиралась заводить детей, она сделала в своей профессии все, что могла, она была замужем за человеком, которого когда-то очень любила — но теперь он только тянул ее назад. Она хотела настоящую семью — меня, она хотела меня! — а он не соглашался; она говорила: «Давай уедем куда-нибудь, в Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Лондон, куда угодно, лишь бы это был не Виннипег» — но на это он тоже не соглашался. Развивал свою драгоценную фирму, видишь ли!
Сноуфлейк стал для нее символом. Это крошечное названьице на карте, оно интриговало ее, предполагало нечто парящее, хрупкое, ждущее, чтобы его поймали и удержали — пусть на одно мгновение. Оно будоражило ее воображение. Поэтому она попыталась представить мысленно его облик. Она только начала учиться медитации — вспомни, это были поздние шестидесятые, начало семидесятых — и вот она села, скрестив ноги, и стала медитировать на это слово, Сноуфлейк. Рисовать его мысленно.
Сноуфлейк расположен в двух, не знаю, может, трех часах езды от Виннипега. К этому времени у каждого из родителей было по своей машине. Так что в один прекрасный день мама взяла и поехала в Сноуфлейк. Это был прыжок в неизвестность — отправиться в разведку, одной. Но она решилась. И в этом-то все дело.
Сноуфлейк оказался точь-в-точь таким, каким она его представляла. Улицы, дома, люди. Не просто общий вид этого места — о нем, думаю, можно было догадаться. Отдельные дома. Вывески в витринах магазинов. Флаги над дверьми. Деревья. Она рассказывала мне, что зашла в ресторан выпить чашку кофе — в ресторан, который она рисовала мысленно, — села за столик, который оказался там, где она представляла, и у официантки, подошедшей обслужить ее, оказалось лицо из ее медитации. Это было, как если бы мама создала в собственной голове весь город целиком, и вызвала его к жизни в реальности.
Она пыталась рассказать о Сноуфлейке отцу, но это оказалось пустой тратой времени. Он решил, что у нее взыграли гормоны, или от чрезмерного увлечения медитацией поехала крыша. После этого он велел ей прекратить медитировать, чего она, конечно не сделала. Она просто попробовала тот же эксперимент с другим городком, Нотр-Дам де Лурд. Такое место действительно существует, это в Манитобе. И мама представила его себе до мельчайших подробностей. Сады возле коттеджей, лица детей. Как падает свет на гору Пембина. Она старалась как можно более живо вообразить это. И оказалась права — в каждой детали.
Она была экстрасенсом, Элла. Совсем другого типа, чем ты, потому что обладала очень развитыми интуицией и интеллектом. И она не могла понять, почему никто не верит ей, и не проявляет к этому интереса. Тогда она решила самостоятельно изучить все, что относилось к области таинственного, стала выписывать книги и журналы, каждый день ходила в библиотеку. До тех пор, пока отец всерьез этим не обеспокоился. Экстрасенсорика для него была — пустой звук. С ее помощью невозможно было ничего построить. Он начал думать, что мама сходит с ума, а это могло бы повредить репутации фирмы. Он стал бы не просто директором-распорядителем, а директором-распорядителем, женатым на сумасшедшей.
Отец посоветовался с друзьями — если ты можешь поверить в то, что у него были друзья, — и они сказали: «Ну, всё ведь очевидно, правда? Ей просто хочется детей, как и любой женщине. Все ясно». Думаю, они еще обронили пару намеков, таких, чисто мужских, вроде того, что Рут каждый день уезжает из города, рассказывает эту странную историю про то, что якобы посещает места из своих фантазий… «Ты уверен, Гунтар, что у нее не завелся дружок? Точно уверен? А ты достаточно стараешься, чтобы быть уверенным, что ей не нужен приятель?»
Вот так благодаря Сноуфлейку появился я.
Отец сказал мне однажды, что он, вероятно, тоже захотел бы детей — когда-нибудь потом, но не раньше, чем его фирма достигла бы определенной ступени развития, и ей больше ничего не угрожало. Годам к пятидесяти. Когда маме тоже стукнуло бы пятьдесят. Другими словами, он намекнул, что женился не вовремя, и не на той женщине.
Все время беременности мама запоем читала книги о религии, Библию, Каббалу, Коран, работы по оккультизму и паранормальным явлениям. Все, что могла достать. Она говорила, что и в больницу так отправилась — уже со схватками, но с книжкой в руке. Пытаясь одновременно рожать и читать.
А потом она завела любовника. Конечно, в то время, когда отец ее подозревал, об этом еще и речи не было. Но когда мне исполнилось три месяца, она стала спать с человеком, с которым они вместе работали в агентстве. И, конечно, отец ничего не заподозрил. Мама рассказала мне — она вообще почти ничего от меня не скрывала, — что она занималась сексом с этим мужчиной не потому, что считала его привлекательным, а потому что он находил привлекательной ее. Даже после ее беременности, и всего прочего, — он по-прежнему хотел спать с ней.
Когда я был еще совсем маленький, у нее начался более серьезный роман, с мужчиной из Рейкьявика. Это был мастер-лодочник из Миннесоты, по имени Кларенс. Сколько себя помню в детстве, Кларенс всегда был где-то рядом. Отец, узнав об этом, воспринял все очень спокойно — возможно, потому что сам много лет проделывал то же самое. Не знаю, говорили ли родители об этом когда-нибудь. Это был своего рода молчаливый договор. Я рос, поводя половину жизни на берегу озера Манитоба.
Произошло и кое-что, еще более важное. Мама посмотрела телепрограмму, которая до крайности возбудила ее экстрасенсорное сознание. Там показали парня, который силой мысли гнул ложки. Он прикасался к ложке, и она сгибалась. Он подначивал зрителей самим попробовать сделать так же.
У моей мамы это получалось. Здорово получалось! Это было потрясающе! Она могла сесть, поглаживая ручку ложки, и минут через пять металл делался как пластилин. Если она продолжала поглаживание — кончик отваливался. Я пытался это повторить, когда стал постарше. Пытался снова и снова… Мама всегда говорила, что, поскольку я еще ребенок, для меня это будет в два раза легче. Может, у меня был какой-то ментальный блок; может, у меня от рождения было маловато способностей, но мне не удалось согнуть ложку ни разу за всю жизнь.
Хотя мысли ее прочесть я мог. Когда этот парень в телевизоре телепатически сосредоточивался на каком-нибудь образе, она улавливала картинку, едва заглянув в его глаза. Она говорила мне, что к тому времени уже могла улавливать мои мысли, но сперва думала, что это материнская особенность — то, что получается у всех женщин со своими детьми. Она начала практиковаться. Это мама разработала такую технику, которая позволяла передавать слово в мой мозг, выкрикивая его кораблю с берега — ту самую, которую я показал тебе, Элла. И я обнаружил, что могу делать это в ответ, но только с ней. Пару раз мне удавалось получать телепатические сообщения от других людей, особенно если я погружал их в состояние гипноза. Этому тоже она меня научила. Но до встречи с гобой, Элла, не было никого, кто мог бы прочесть мои мысли так, как это делала моя мама.