— О, круто, так ты и по-иностранному можешь! А, ну конечно, еще бы… Знаешь, это отличная новость, потому что старый лягух ни бельмеса не смыслит по-английски, и будь я голубой, если знаю, что он там трындит. Во всяком случае, я так понимаю, он и Эллина старуха не виделись лет пятнадцать. Вообще бы никогда не встретились, если бы не вся эта хренотень. Не думаю, что он умеет читать, да и телека у него отродясь не было, но каким-то образом в эту дыру в Лягушандии, где он живет, дошли слухи, что у него есть внучка, и что эта внучка с бухты-барахты сделалась знаменитостью.
— Наверно, просто денежки учуял, — предположил Дола.
— Думаю, он просто хочет зарыть топор войны, прежде чем откинет копыта, — покачал головой Грин. — Он и вправду древний чудак. Выглядит так, будто сошел с рекламы «Голуаз».
— О чем вы шепчетесь? — вопросила Джульетта.
Дола резко обернулся, на полдороге нацепив дежурную улыбку, и представил ей Грина.
— А что вы ему рассказываете?
— Это скорее он мне рассказывает, Джульетта. Для разнообразия — кое-какие хорошие новости.
— Что? — ее глаза подозрительно сузились, а потом широко распахнулись от потрясения, когда она прочла ответ на его лице. — Мой отец — нет, только не мой отец! О, нет-нет-нет! Вам пришлось выкопать его из могилы? Или он унюхал возможность поживиться деньгами? Скажите ему, чтоб убирался в свою земляную нору! И еще скажите ему, что я надеялась… что его дочь искренне надеялась, что он издох!
Грин пытался сохранить уверенный вид. Не так сложно было представить себе зомби в числе членов семейки Уоллис. Рикар Дейоне вполне мог сойти за живого мертвеца.
— Джульетта, — пытался утихомирить ее Дола. — Возможно, сейчас самое время наводить мосты. Разобраться с прошлым. Но я обещаю вам, если вы не чувствуете себя достаточно сильной, чтобы справиться с этим, вам не придется сегодня с ним встречаться. Я об этом позабочусь.
— Я бы не захотела с ним встречаться, даже проживи я сотню жизней!
— Он, кажется, очень подобрел со временем, — солгал Грин. — Конечно, я не знаю, каков он был раньше… Но может быть, вы обнаружите, что он изменился, смягчился, все-таки возраст…
— Такие, как он, не меняются! Он — дрянь! Прогнил насквозь!
— Ладно, Джульетта! Давайте теперь сосредоточимся на пресс-конференции…
— Вы желаете знать, почему я его ненавижу? Хотите? А сами не можете догадаться?!
Нет, с невинным видом покачал головой Грин. Весь внимание. Дола попытался ее увести, но Джульетта тянула его обратно.
— Как вы думаете, что он делал, когда умерла моя мать? Для удовлетворения своих физических потребностей? Ну, догадались?! А когда я сбежала, как вы думаете, каково было моей сестре, Сильвии? Вы, газетчики, снова повытаскивали все наружу. Для начала… Нет, это ты заткнись! — велела она Дола, отпихивая его в сторону. — Для начала они публикуют все те байки, что нарассказывал им мой деверь. Он ничего не знает о моей семье! Ни-че-го! А теперь они притаскивают этого ужасного дрянного старика!
Она уже кричала, и продолжала кричать, пока Дола уводил ее, твердо обхватив за талию.
— Спросите его, — вопила она Грину, — зачем он заставил мою сестру родить убогого больного ребенка!
Дола затащил ее в дамскую комнату, и с грохотом захлопнул дверь каблуком.
— Держите себя в руках! Держите себя…
Она обрушила кулаки на его плечи, и безудержно разрыдалась. Дола осторожно поддерживал ее.
— Ну-ну… Смелее, держим личико… Там снаружи мальчики из прессы…
— Простите, простите меня… Вы не знаете, что меня сейчас заставили вновь пережить…
— Кажется, представляю…
— Он сделал Сильвии ребенка. Я сама двоих таких убила — сделала аборты. Я думала, что никогда больше не смогу иметь детей, но забеременела от Кена в первую же ночь. Я иногда думаю, может, поэтому Элла такая странная. Потому что в ней живут призраки моих двух мертвых малышей… Детей ее собственного деда!..
— Ну, перестаньте же! Вам от этого не легче. Подумайте о чем-нибудь более приятном.
— Вот, так и Сильвия говорит. «Будь счастлив, не беспокойся»… Она этой песенке научила и Фрэнка. Но я не верю, что Сильвия счастлива. Это просто другой способ быть несчастной… Он заставил ее родить ребенка. Наш отец — это он так решил. Ей было шестнадцать. Ребенок родился слепым. И психически ненормальным. Когда он его увидел, то захотел, чтобы она его убила. Сначала он не позволяет ей сделать аборт, потом видит своего собственного сына, от своей собственной дочери, и говорит: «Ты должна это утопить!»
— Что ж, — сказал Дола, — я рад, что вы рассказываете это мне одному.
— Так вот о чем вы думаете? Что я была не права, когда рассказала что-то этому репортеру прежде, чем мы потребовали с него денег?!
— Он все равно раздует до небес все, что бы вы ни сказали. Это ваша жизнь — с тем же успехом вы могли бы на ней заработать.
— И что же деньги могут изменить? Неужели вам безразлично, что стало с ребенком?
— Это давно в прошлом.
— Тогда почему я сегодня плачу? — она выпрямилась, и взглянула на свое бледное, покрытое красными пятнами отражение. — Я каждый день вижу перед собой его ужасное лицо. Я не заглядываю в коляски, не смотрю на магазинные плакаты с детьми, потому что вижу в их личиках больное маленькое животное, которое родилось у Сильвии. Один глаз у него был раздут, оно даже не могло как следует есть или дышать. Она завернула его в свои свитера и тряпки, которые ей удалось выпросить на заправочных станциях. Она пряталась в чьей-то машине, потому что у нее не было денег на паром. Точно так же, как я. Она отыскала меня в Бристоле, и принесла ко мне своего ребенка. И спустя две ночи он умер в нашей кухне. Тогда Кен взял лопату, пошел в Лей Вудс, и вырыл для него могилу. Вот что он сделал. И мы помолились за него. Может, вы хотите выкопать его обратно, и продать его косточки?
— Перестаньте, Джульетта! Вытрите глазки. Думаю, сегодня это так особенно тяжело, потому что вас тянет выпить.
— Это всегда тяжело!
— Лучше избавиться от этого раз и навсегда. Плюнуть, и забыть. — Он взял ее за локоть. — Нас уже ждут.
Она не хотела смотреть прессе в глаза, и все еще упрашивала его вернуться домой, когда Дола усадил ее в кресло перед микрофонами, и постучал ложечкой о стакан, чтобы привлечь внимание.
— Друзья мои! Думаю, что все вы уже здесь, за исключением тех, кто едет очень уж издалека, — он выглянул из-за камеры, и обежал глазами ряд столиков с сидящими вокруг журналистами, изгибающийся вдаль под наклонными стеклянными панелями. — Я буду краток. Я уверен, что вы понимаете, какое трудное время сейчас у Эллы и ее матери. На самом деле Эллы сегодня здесь не будет, и я понимаю, что вы этим разочарованы, хотя, скорее всего, и не удивлены. В настоящий момент она очень занята с учеными светилами в Оксфорде; все это — большой секрет, поэтому сегодня я не могу вдаваться ни в какие подробности. Но, я уверен, чем бы это ни закончилось, результат будет потрясающий — для всех нас.
— Кто стоит за этими экспериментами? — крикнул кто-то.
Дола проигнорировал выкрик.
— Джульетта, мама Эллы, очень хотела со всеми вами встретиться и ответить на ваши вопросы, и я знаю, что вы постараетесь быть с ней помягче. Все мы люди — и многим из вас, я знаю, предстоят собственные проблемы, связанные с браком. Постарайтесь учитывать ее чувства, хотя бы ради приличия — и, я уверен, сегодняшний день окажется для всех нас весьма плодотворным.
Джульетта ладонью разгладила на столе текст своего заявления. Другая рука взялась за микрофонную стойку, придвигая ее поближе. Так было меньше заметно, как у нее трясутся руки. Позабыв о порученном распоряжении постоянно быть обращенной лицом к камерам, она показала им макушку, низко наклонив голову, и начала читать:
— Вследствие множества распространившихся в некоторых кругах домыслов, я желаю внести ясность в вопрос, касающийся взаимоотношений между отцом и матерью Эллы — между мной и моим мужем Кеном. Я уже некоторое время была осведомлена об отношениях Кена с другой женщиной, и всегда считала, что наиболее достойная линия поведения в данном случае — игнорировать их. Более того, поскольку я — мать, моей главной обязанностью является обеспечивать любовь и поддержку моим детям…