Безмолвные стенания, упрёки судьбе ни к чему не вели, лишь истощали силы. Принудив себя принять новые обстоятельства как данность, Анаксимандр с любопытством приглядывался к внутреннему устройству рудника. Всё вызывало интерес: расположение печей, отвалов, мельниц, бараков, жилищ охраны, высота обрывов, смена стражи. Но не праздное любопытство было тому причиной. Анаксимандр измысливал побег. Иначе и быть не могло. Мегабаз, лучше хозяина разбиравшийся в людях, кандидату в новые управляющие не доверял. Такое отношение к себе Анаксимандр чувствовал подспудно. Подозрительность управляющего требовала соблюдать особую осторожность, следить за каждым своим словом, шагом, взглядом. Целью побега ставил Афины, в которых жил Хремил. Собрат-купец непременно должен выручить, помочь добраться до Милета. В одиночку бежать было трудно, даже невозможно, требовалось изыскать товарищей для отчаянного предприятия. Но события конца лета отвратили от дерзких замыслов.
Предательство
Как-то в домик, где жили надсмотрщики, Кривонос, опекавший шахту, привёл грязного рудокопа, боязливо поглядывающего затравленным взглядом на грозных обитателей жилища. Усадив гостя на табуретку, Кривонос сходил на кухню, принёс полную фиалу ячменной каши, подал рудокопу. Тот поставил чашу на колени и, придерживая одной рукой, принялся есть, запихивая кашу в рот второй рукой, чавкая и давясь, как изголодавшееся животное. Казалось, разверзнись в этот миг земля, он бы не выпустил чашу из рук. Когда рудокоп доел, вылизав при этом посуду и руки, Кривонос велел:
— Теперь рассказывай. Да толком, по порядку говори. А то я ничего не понял из твоей болтовни. Кто, где, когда? Несёшь всё разом, ничего не разобрать.
Рудокоп посмотрел сожалеющим взглядом на пустую чашу, словно укорял себя за то, что поторопился и не продлил удовольствие или ожидая, что та наполнится вновь, вздохнул сокрушённо и приступил к объяснениям:
— Рудокопы Кривоногий, Лысый, Щербатый, Пискун задумали бежать. Ночи сейчас безлунные, тёмные, самое воровское время. Припасли две поломанные кирки, заточили, как наконечники. Завтра, как всех в барак погонят, останутся во дворе, ползком за кучами породы схоронятся. Вот. Перед утром, когда самый сон, подберутся к ограде, где можжевельник. Охранники тоже ж люди, так они думают, поди, прикемарят. В случае чего побьют или оглоушат, уж там как выйдет. Через ограду перелезут и бежать.
— Куда побегут?
— Да сами ещё не решили. Ссорились. Кривоногий хочет сразу на побережье, Лысый и Пискун хотят покамест в горах спрятаться и по горам на север пробираться, на равнину опасаются идти. Землепашцы увидят, так либо выдадут, либо сами изловят. Щербатый — ни то, ни сё. Бечь-то собрались, да вот беда, дороги никто толком не знает. Но бечь твёрдо задумали, иначе, меж собой рассуждают, загнёмся в этой шахте, уж мочи никакой нет терпеть.
Кривонос прищурился, вперил взгляд в доносчика, съёжившегося под недобрым взглядом.
— Точно сказал — завтра?
Тот заёрзал, передёрнул плечами.
— Зевсом-вседержителем клянусь, на завтра задумали. А там кто их знает? Могут и передумать. Я, вот, заранее решил предупредить. Как узнал, сразу к тебе. А можно мне ещё каши?
Кривонос фыркнул, отношение его к добровольному стукачу было самое пренебрежительное.
— Вот утроба ненасытная. Не лопнешь? Потом ещё получишь, как бегунков поймаем. Вечером зайдёшь. Да смотри, если заради каши набрехал, и эту выблюешь. Пошёл теперь вон.
Доносчик хихикнул неизвестно чему и, пятясь, кланяясь подобострастно, вышел наружу и исчез в темноте.