— Хайре! — приветствовал хозяйку гость.
Комплименты просились на язык, но, не зная местных обычаев, Анаксимандр сдержался. Возможно, восхищение замужней женщиной нанесёт оскорбление находящемуся рядом супругу. Саму же супругу вид незнакомого мужчины нисколько не смутил. Глаза её, встретившись с взглядом Анаксимандра, блеснули, поставив того в тупик. Был ли то вполне объяснимый интерес молодой цветущей женщины, принуждённой чахнуть рядом со стариком-мужем, или всего лишь отблеск пламени? Архедика между тем оглядела статного мужчину, волею судеб оказавшегося в её доме, и весело проговорила, поведя правой рукой, украшенной золотым браслетом:
— Приветствую тебя, Анаксимандр из Милета, — при последних словах её губы тронула улыбка, и она продолжала: — Судя по твоему насупленному виду, мой муженёк нагнал на тебя скуку.
Молодая женщина хотела ещё что-то сказать, но строгий супруг прервал её:
— Сегодня Анаксимандр мой гость. Вели подавать обед, — и легко коснулся золотой черепашки, ползавшей на плече супруги.
Анаксимандр, усмехнувшись про себя, предположил, что обилие изделий из благородного металла, украшавших женщину в будний день, является олицетворением любовного пыла старого мужа. Вопрошающий взор скользнул по лицу гостя. Архедика повиновалась и величественной поступью отправилась на кухню. Анаксимандр едва удержался, чтобы не проводить женщину взглядом.
Жизнь аристократки, вообще женщины из состоятельного семейства, заслуживает сочувствия. Кастовые предрассудки, закоснелые представления о добронравии и нравственности ограничивают их существование замкнутым пространством дома, семьи, ведением хозяйства. К чему наряды, украшения, румяна, красота и обольстительность, если их видят лишь рабыни да зеркало? Кроме нарядов и красоты, есть ещё ум, которым хочется блеснуть в беседе, голос, который просится очаровать слушателей. Много чего скрывается и чахнет без пользы и радости в скованной семейными узами женщине. А если, к тому же, муж, средоточие жизни и помыслов, стар, скучен и вообще постыл? Лишь рабыни по своим исхлёстанным щекам, выдранным с корнем волосам знают, в каких мегер порой превращаются прекрасные создания, принуждённые влачить унылую жизнь, не находя выхода и применения своим качествам.
Странный писец
На второй день Пахет выдал новому писцу папирус, сопроводив свои действия тяжким вздохом, словно предчувствовал, что драгоценный лист окажется испорченным, и велел переписать стихи Ивика.
— Нравы меняются, — присовокупил старый книготорговец, задавая урок. — Ныне не творения Гомера, Гесиода, не деяния героев, Афины Паллады влекут к себе умы, а происки Эрота, ухищрения и чары Киприды. Пиши, поглядим, таков ли ты умелец, каковым представлялся.
Пахет был потомственным книготорговцем, причём не только продавал, механически копировал, но и по-настоящему читал свитки. По своему простодушию порой удивлялся, почему произведения, так понравившиеся ему самому и вызвавшие живейший интерес, не пользуются спросом у читателей. Доверчивость, с которой он поселил у себя в доме незнакомого человека, объяснялась почтением, с которым последний брал в руки свитки, и знакомством его с чтимыми им самим текстами.
Первые листы Анаксимандр писал медленно, не торопясь. Сноровка со временем вернётся, главное, переписать без ошибок, чисто и верно выписывая буквы. Пахету, ревниво следившего за переписыванием, плоды трудов нового писца понравились, и книготорговец велел весь сегодняшний день переписывать Ивика.
Осенний день короток. Утомлённым глазам и масляная лампа мало помогает. Назвав писцов «слепыми кротами», Пахет засобирался в баню. Рабов забрал с собой, проворчав, что хоть в бане от них будет какой-то прок. Анаксимандр от посещения городской бани наотрез отказался, остался в лавке, продолжил переписку. Отказ объяснил нежеланием смущать книготорговца, — благородные люди с наёмными работниками накоротке не держатся. Проводив хозяина, поправил фитиль на лампе, оглядел тростинку на свет. Вспомнив сокрушённые вздохи Пахета, перечитал стихи, пользовавшиеся спросом у эретрийской публики.
Дочитав до конца библос, ещё раз усмехнулся и принялся за работу.
Это повторялось ежедневно. С наступлением сумерек книготорговец отправлялся в баню, забирая с собой престарелых рабов. Анаксимандр же оставался в лавке за переписыванием текстов. Днём трудился в компании с рабами, писал под диктовку. Вечером брался за другие тексты, копировал с листа. Первое время Пахет после банных омовений и степенных бесед заходил в лавку, оглядывал хозяйство, запирал дверь. С течением времени обязанность закрывать лавку была возложена на Анаксимандра, а сам Пахет после бани отправлялся прямиком домой.