– Элен, Элен, – на два голоса позвали они, – мы слышали от старого Бертольда, что утром ты играючи одолела беднягу Алана, это ужасно! Тебе надо быть более женственной, иначе ты никогда не выйдешь замуж.
Они деловито переглянулись и с улыбкой продолжили:
– Какому мужчине понравится, что его жена сильнее его. Нет-нет, нянечка говорит, что принцесса должна быть робкой и кроткой, тогда её захочется оберегать и защищать, – без умолку щебетали они, пока Элен хмуро смотрела на сестёр; но внезапно она, подавшись вперёд, заключила девочек в крепкие объятия, приподняла над полом и закружила по комнате.
– Нашлись мне тут учителя! – с шутливым укором сказала она хохочущим сестричкам.
Как оказалось, девочки пришли к сестре, чтобы позвать на обед. Не всегда в их семье получалось завтракать и ужинать вместе, но обеды в тесном кругу семьи были обязательны, такой обычай завела её покойная мать.
– Хорошо, ведите!
Обычно они собирались в зелёной зале, небольшой, светлой и уютной. И этот день исключением не стал.
Ридемион, самый старший ребёнок после Элен, закрыл книгу и встал из-за стола.
– Доброго дня, сестра. Тебе довелось сегодня встретить отца? Мне кажется, он опять там закрылся.
– Нет-нет!
– Вовсе нет!
От необходимости отвечать Элен спасли её сестрички. Они снова затараторили на два голоса:
– Мы видели его, он сказал, что сам приведёт Ариона.
Слуги спешили накрыть на стол. Супница, ароматно пахнущие рёбрышки, свежий хлеб и овощи… Дорис поставила кувшин с водой, а рядом с ним – тёмную бутылку сладкого вина. Элен усадила девочек за стол рядом с братом, сама избрав место с противоположной стороны.
– Только посмотри, все уже собрались.
– Я рад вас видеть, мои хорошие, как прошло ваше утро сегодня, м? Удивительно, как этот обычно жёсткий, требовательный голос мог становиться заботливым и мягким, когда Ирганиус обращался к своим детям. Элен внимательно посмотрела на отца, словно впервые его видела. Седина не так видна в золотых волосах, но девушка заметила, что серебристых прядей стало больше, его красивое лицо лишилось красок, кожа была необычайно бледной. Дети наперебой делились своими радостями и печалями, смеялись над наставниками и баловались с едой. На короткие минуты король лишался своей брони и становился просто любящим отцом. Но Элен чутко улавливала напряжение в широких расправленных плечах, подмечала, как порою свободно лежащие руки сжимаются в кулаки. Почему же он молчит, почему не разделит свою ношу с ними? Да, близняшки и Арион ещё маленькие, но она сама и рассудительный не по годам Ридемион могут выслушать, что у него на сердце, а может, и помочь чем-нибудь. Это ведь связано с Эллерионом, она это знает. Иногда она чувствовала замершую столицу, видела сетку дорог на изнанке век, краски будто тускнели, а звуки приглушались; это было похоже на то, как замирает полевой зверёк, пережидая, когда коварный хищник – смертоносная опасность – пройдёт мимо его норки. Кусок не лез в горло, подслушанный разговор не выходил из головы. Что ей следует предпринять… не говорить же в лицо своему отцу и королю, что она решилась подслушать? К тому же это ничего не даст. По сути, она не узнала ничего, что могло бы развеять мрак неведения, вместо ответов она получила лишь новые вопросы. Внезапная, непрошенная и нахальная мысль поразила её своей невозможностью и простотой. Элен слышала раньше в обрывках разговоров об исключительном сладострастии Берилл, о её мягких чарах, с помощью которых она когда-то пленила юную наследницу одного из Высоких Домов в соседнем дружественном королевстве Алтиот. Если верить разговорам, девушка сбежала из-под венца и отреклась от всего, что ранее связывало её с семьёй. Стало трудно дышать, грудь сдавила невидимая сила. Ведь не могло быть такого, чтобы эти же чары теперь окутали её отца?.. А торговка же недурна – красавицей не назвать, но чего только стоят буйно вьющаяся густая копна волос и пышные длинные веера ресниц. Она молода, но тело созрело, налилось сладостью, как ягоды в середине лета. Что говорить, если сама Элен, к стыду своему, при первой их встрече с трудом сосредотачивала взгляд на лице Берилл, тогда как глаза сами собой опускались ниже, на мерно поднимающуюся при дыхании объёмную грудь.