Берилл не знала, как в этом случае решается вопрос наследования земли и власти, но в эти минуты ей не хотелось об этом говорить. Зато теперь стало как будто более понятным отношение к ребёнку Лисентии, ведь сама Лисентия – свежая кровь, которая необходима угасающим ветвям.
– В моём образовании самыми слабыми звеньями были вопросы медицины. Никогда не интересовалась этим всерьёз, – призналась торговка. – Но я кое-что понимаю в породистых лошадях, мне приходилось их покупать и перепродавать. Две особи со схожими признаками могут породить не только нечто больное, иногда выходят прекрасные экземпляры. Это усиление, двойной плюс... Но это далеко не всегда применимо к существам мыслящим. Мне искренне жаль. И теперь я уверена, что сама не стану носить подобных кулонов.
Келэйр будто бы действительно увлеклась беседой, во всяком случае, её взгляд сделался ясным и внимательным. И особо огорчённой она не выглядела. Только поэтому Берилл вообще решила поддержать эту тему.
– Этот двойной плюс сидит сейчас в соседнем кресле. Патриция – именно такой экземпляр, только взгляните на неё: красива, способна... правда, на её здоровье всё же отражается, но нечто совершенно иное. А почему же кулон не наденете вы? Не чаете стать матерью? Не стоит верить слухам, исходя из которых можно предположить, что вы падки не только на женскую красоту?
Сперва ей показалось, что она ослышалась. Слишком это было прямолинейно. Но это всё же было честно, и раз Келэйр предпочла путь прямоты, можно было не вилять и говорить просто.
– Во всём виноват всё тот же отбор. Я бесплодна. Вероятно, это от того, что мои родители были весьма болезненными. Мать я не могу помнить, но она всю свою жизнь болела, как говорят. Отец скончался рано и тоже от болезни. Едва ли их ребёнок мог быть абсолютно здоровым.
– Выходит, вам повезло родиться женщиной. Наука говорит, сила мужского организма бывает обманчивой, иногда она и вовсе ничего не стоит. А вот крепость женского организма иногда поражает. Вы не читали трудов Питера Сольгена?
Патриция молчала. Её мягкая улыбка успокаивала даже лучше, чем целебный отвар.
– Нет, – призналась Берилл, – я мало знаю современных медиков и хирургов.
Келэйр вдруг поднялась. Вокруг всё стало таким... оживленным, беспокойным и ещё более тревожащим.
В столовую вошёл герцог Ариантийский и лидер Объединённых Гергоцств. Нельзя было представить себе человека, внешность которого была бы совершенно обыкновенной, но который производил такое ошеломляющее впечатление, как Симон. Это был человек пожилой, об этом говорила седина и морщины, но он был рослым и крепким, а чёрные глаза были подвижны и исполнены интереса. Иногда короля королём делает именно его окружение. Скорее всего, это было именно чем-то таким, впечатления складывались из-за действий остальных властителей. Они тянулись к Симону как к солнцу и тотчас его окружили. Сам же мужчина очень тепло поприветствовал Патрицию и очень серьёзно и без заминок протянул руку Берилл – для знакомого делового пожатия. В его руке едва сосредотачивалось тепло. Тут же были узнаны и двое мужчин, что не были представлены ранее. Ренельс и Фарам приходились Симону племянниками, Патриции и её брату – кузенами, Герецу и вовсе братьями... Или Берилл всё перепутала, заволновавшись, потому что Симон обращался исключительно к ней.
Он спрашивал о западе и о заключённых договорах, о сотрудничестве с восточными гильдиями. Берилл говорила и едва ли смогла хоть что-то съесть. Подносили суп, мясо с травами, какие-то закуски, но всё это просто невозможно было есть. И кажется, есть не хотела не только она одна. Всем как будто хотелось как можно быстрее покончить с обязательной частью вечера и перейти к делу. Но лишь однажды непродолжительное молчание между словами двух оборвал голос Келэйр.
– Это, конечно, очень мило, но я утомилась ждать, – она комкала в руках платок, не думая даже прикасаться к столовым приборам. – Хватит, что там за тайна такая, Арратс?
Ей ответил Симон, который всё же но и пил, но мало. Он посмотрел на женщину, почти лениво обронил:
– Для начала убедись, что не свалишься в обморок. Съешь хоть что-то, потом и будем говорить.
Несмотря на неторопливость речи, его слова имели самый сильный эффект – они пригвождали к месту. Берилл против воли втянула голову в плечи, но только угол гордости заставил её распрямиться. В гнетущей тишине все продолжили (или начали) жевать. Иногда металл вилок поскуливал по белоснежным тарелкам, имевшим очаровательный край – чуть волнистый, как оборки. Берилл смотрела на эти края, не в силах шевелиться – воздух был очень плотный из-за незримого груза тревоги, нетерпения и неудовольствия.