– Не сердитесь, умоляю, не сердитесь! – восклицала одна из них, утирая краем фартука слёзы с круглых щёк. – Госпожа Аните руку прокусила, мы только к ней кинулись, а она – из комнаты вон!
Берилл рассматривала женщину, седовласую герцогиню, с непонятным чувством, вернее, смесью чувств – утихающим страхом и поднимающейся со дна души жалостью. Возраст женщины было трудно определить, её лицо с глубокими морщинами на высоком лбу, у глубоко посаженных глаз и в уголках губ заставляло предположить, что Беатрис была старше своего супруга. Но её мог раньше времени состарить недуг, черты же были благородны и изящны, а тело, очень худое, сохранило поразительную гибкость и силу. Как только больная убегала от своих надзирательниц! В руках мужа она перестала дёргаться, даже, напротив, стремилась крепче прижаться к нему.
– Кажется, опять приступ. Не бойтесь, – объяснила тихо Патриция, склонясь к щеке торговки.
– Я не хочу-у... – различила Берилл в плаче Беатрис. – Не хочу умирать... Только не смерть. Это конец, конец всему! Симон! Симон... Это наказание. Это наше наказание-е-е...
– Держите же её крепче. Ох, Беатрис! – с горечью произнесла Келэйр. Арратс встал рядом с супругами.
– Она босая. Простудится.
– Всё, тише! Успокойся и иди к себе, тебя поддержат, уложат в постель. Беатрис, слышишь? – Симон отстранился, чтобы заглянуть в безумное лицо.
– Не-ет, – продолжала стонать Беатрис. – Ты не понял? Нас ждёт лишь гибель! И небытие... Нет продолжения. Нет даже этой последней радости...
И женщина вдруг уставилась на Патрицию так, будто впервые её видела.
– Ах! Как ей повезло, как повезло... Ушла, оставив тебя нам, – женщина жутко рассмеялась. – Как хорошо, что ты у нас есть. Одна надежда... Одна!
– Идём, Беатрис, идём.
Симон повёл её к выходу, а она всё продолжала бессвязно восклицать.
– Только если получится... Вот бы получилось! Хоть бы мне дожить... Умереть? Вот так, после всего... А-а-а-а!! – она рванулась из крепко стискивающих её рук, высвободилась, побежала мимо замерших людей прямо... на них. Берилл хотела отойти с её дороги, но всё произошло так быстро, она просто не успела: Патриция оттолкнула её к себе за спину, а безумица схватила герцогиню за плечи.
– Должно сработать! Мы должны, – она громко зашептала ей в ухо. – Это последний шанс.
Сердце неровно и гулко билось в груди. Безумную увели, а дыхание всё никак не успокаивалось. На глаза почему-то наворачивались слёзы.
Это было странное место. Полузабытый охотничий домик, не домик даже – лачужка в лесу недалеко от стен Арианты.
Это была странная идея. Не идея – желание, необузданное, неукротимое.
Печка была старой и грязной, почерневшей от копоти, но она обогревала маленькое пространство единственной комнатки. Прихожая, эта самая комната и кладовая под полом, несколько не слишком ценных шкур: три серых волчьих и две медвежьих, бурых. Все потрёпаны временем. Как давно это домик пустует? Как давно сюда не приходили люди? Или здесь жил лесничий? Куда же он пропал?
Они разместились на шкурах на полу прямо перед огнём. Их тела вспотели и с каждым мигом становились всё холоднее. Жар страсти угасал. Патриция сидела на коленях и пальцами расчёсывала тёмные длинные пряди, глядя вверх, на маленькое квадратное окно.
"Помешательство".
Берилл лежала, закинув руки за голову и рассеяно следила за полупрозрачными тенями, мельтешащими на невысоком потолке. Её уже била мелкая дрожь, только любовь измотала, и шевелиться совсем не хотелось. Переступали нетерпеливо кони за стеной, она слышала скрип снега и треск сучьев, ломающихся под копытами. В щель под дверью задувал ветер.
"И почему вдруг..."
Она взглянула на Патрицию. Та замерла, прикрыла рукой глаза, будто свет огня ранил их, и провела по высокому лбу, откидывая назад спутанные волосы.
– Не стоит засыпать, – сказала она и легла рядом. – Скоро нужно будет возвращаться.
– Если вы этого желаете, можем отправиться прямо сейчас.
Герцогиня склонила голову к её груди. Послышалось глухое "нет".
А снаружи становилось всё темнее. А их маленькое пламя в очаге всё ярче – в него подкинули веток.
"Я уже скоро вернусь домой".
Тишину разорвало насмешливое гарканье ворона. Берилл вздрогнула.
Патриция приподнялась, нависая над ней. Завеса тёмных волос отгородила Берилл от всего мира, от огня, деревянных стен, плотно обступившего домик леса. Осталось только белое лицо с непривычно розовыми щеками и красными губами. Широко раскрытые чёрные глаза призывали погрузиться в их мрак, раствориться, смешаться с тенями. Красные губы приникли сперва к щеке долгим мягким касанием, а затем соприкоснулись с губами торговки, наполняя сладостью. Поцелуй всё длился, ленивый, тягучий, и тяжелее становились веки. Берилл уже совсем перестала отвечать на ласку, а огненные губы всё пили и пили её дыхание.