Пульс Эдварда забился в сумасшедшем ритме.
— Что вы пытаетесь сказать, Ник?
— На моей дочери был надет маленький серебряный медальон, когда ее нашли, Эдвард. На нем было выгравировано ее имя — Элеонора. В детском доме использовали фамилию, под которой она была зарегистрирована в отеле, — Фрейзер.
Фотография выскользнула из пальцев Эдварда и упала на стол. Он замотал головой:
— Я не могу поверить в это. Она?..
— Да, я больше чем уверен, Элли — моя дочь, Эдвард.
Лица на фотографии смотрели на него; не могло быть никакой ошибки: эта девичья улыбка, эти волосы… Элли! Так вот почему она всегда скрывала свое прошлое. Он взглянул на Ника.
— Я люблю ее, — сказал он просто.
— Да, именно поэтому я решил все тебе раскрыть. Но это не все, Эдвард. Еще я должен рассказать тебе о том, какую роль сыграл Джордж Лоренцо в жизни Элли и о ее вендетте.
Эдвард ужаснулся:
— Как вы можете об этом знать?
— У меня на нее досье. После того как я впервые увидел ее, я понял, кем она мне приходится, и должен был все узнать о ней.
Он говорил об этом без всяких сожалений. Совершенно не осуждая себя за вмешательство в личную жизнь дочери. Он любил ее и гордился ею, а это все сделал для того, чтобы защитить ее.
— Из досье я знаю, что Элли в опасности, очень серьезной опасности, и я не уверен, что она осознает это.
Лицо Ника окаменело. Глядя прямо на Эдварда, он произнес:
— Джордж Лоренцо — владелец «Трайтиш». И он жестокий, злобный человек. Настоящий дьявол!
ГЛАВА 39
В шесть часов утра Ник сидел в пустынном вестибюле отеля «Регент» и читал утренние новости. Он приехал на полтора часа раньше. Услышав звук шагов по мраморному полу, он поднял глаза и увидел направляющегося к нему Эдварда.
— Доброе утро.
Эдвард выглядел усталым и мрачным:
— Здравствуйте, Ник. Кофе?
— Да.
Они прошли в ресторан, и официант принял их заказ. Ник заметил подавленное состояние Эдварда. Говорил он грубее, чем обычно, движения его стали неловкими.
— Ты хорошо спал?
Эдвард пожал плечами:
— Нет, естественно. Мне нужно было время подумать. Наша вечерняя беседа была… ударом для меня.
Он бросил в кофе кусочек сахара и стал размешивать его. Ник чувствовал в нем скрытую ярость.
— Эдвард? — Он понял, что прошедших двенадцати часов оказалось достаточно, чтобы Эдвард разглядел ложь Элли, но не достаточно, чтобы понять ее причины. — Эдвард?
Эдвард взглянул на него:
— Извините, Ник.
— Эдвард, этот «захват», это… — Ник тщательно подбирал нужное слово. — Это, я не знаю, как правосудие, что ли. Я думаю, сейчас это самая важная вещь в жизни Элли. Постарайся понять это.
Он вдруг испугался, что принял неверное решение, все ему рассказав.
Эдвард молчал. В этот момент он ничего не хотел понимать.
— Она должна сделать это.
— Может быть.
— Если она этого не сделает, она никогда не избавится от прошлого, — настойчиво втолковывал Ник.
Эдвард продолжал молчать.
— Постарайся понять, Эдвард, пожалуйста. Она любит тебя, но не может позволить себе этого. Не отказывайся от нее, она действительно нуждается в тебе. Не оставляй ее.
Эдвард отвернулся, чтобы не дать волю своей ярости. Он не знал, что думать и как реагировать. Ему нужно было время, а как раз времени у него и не было.
— Я не хочу оставлять ее, Ник. Я не претендую на понимание всего этого, но вот мое слово — я не позволю, чтобы с ней что-то случилось.
Ник отвернулся. Он доверял Эдварду и хотел доверять до конца.
— Я надеюсь на это, — произнес он, — она мне дороже собственной жизни.
— Доброе утро! Говорит капитан Вэлкер. Мы проводим наш полет в Англию и совершим посадку в международном аэропорту «Хитроу» в семь часов по британскому времени. Погода холодная, пять градусов, сыро. — Селектор отключился.
Элли дремала. В голове была сплошная путаница: разговоры за последние часы, мечты, лица. Наконец, прогнав сон, она открыла глаза и потерла лицо руками. Затем встала. Все ее тело одеревенело. Ей захотелось размяться и умыть лицо.
Зайдя в крошечное помещение, она заперла дверь, разложила на раковине туалетные принадлежности и, взглянув в зеркало, вдруг увидела: счастливое выражение лица исчезло, оставив холод, пустоту и жестокость.
Она опустилась на стульчик и уронила голову на руки. «Это мое настоящее, — подумала она, — боль и страдания. Мой жребий, судьба, которую я выбрала сама, и теперь должна смириться с этим, невзирая на цену».
Она встала, умыла лицо холодной водой, снова вернулась к своей жизни. Она попытается все забыть, отбросить и будет притворяться. Всю свою жизнь она должна была заниматься этим, но нужно ли делать это теперь? Она должна быть сильной и готовой к схватке. Все остальное потом! Или нет?
Самолет приземлился на пятнадцать минут позже. Огромные колеса «Джамбо» коснулись земли, и самолет покатил по взлетной полосе. Элли закрыла глаза. Голова ее гудела от шума реактивных двигателей.
Приближаясь к аэропорту, она выглянула в окно и увидела тусклый темно-коричневый ландшафт. «Впереди у меня вот так же тускло», — подумала Элли.
Она дождалась, когда остановится самолет, быстро встала, чтобы достать кейс, и взглянула на Эдварда.
— Лучше я поеду прямо в офис. — Она накинула пальто и повесила на плечо сумку. — Там, боюсь, скопилось много неотложной работы.
Пожимая плечами, он встал со своего места:
— Как хочешь!
Он слишком устал, чтобы спорить.
— Я не думаю, что присоединюсь к тебе. Мне сейчас нужно поспать.
Элли пригладила волосы и застегнула пальто.
— Тогда я довезу тебя до квартиры на Гросвенор-сквер.
Откинувшись на заднем сиденье «ягуара», Элли просматривала кучу газетных вырезок, которые Эд Паркер передал с водителем. Она встревожилась. По мере их прочтения напряженность ее росла. Практически все они были одинаковы.
— Я не могу поверить этому! — наконец взорвалась она. — Журналистам бросили кость! Совершенно ясно, что я кому-то очень не нравлюсь.
Эдвард молчал. Она была права. Началась грязная игра. Повторные публикации о Чарльзе, злобные и глумливые, были снабжены плохо сляпанными фотографиями.
— Боже, Эдвард! Взгляни на это! — она указала на один из заголовков.
— Элли, никто не поверит этой стряпне!
— Попытайся сказать это Чарльзу.
Услышав слезы в ее голосе, он только тогда начал понимать, какую цену она платит за свою борьбу. Он почувствовал себя дураком, что злился на нее за ложь.
— Пойми, Элли. Не обращай внимания и не делай никаких комментариев, так как они ждут именно этого. У тебя еще будет шанс доказать правду.
Она передала ему экземпляр «Финанс-тудэй».
— Видишь?
Он взглянул на передовицу: «Важная сделка? Что представляет из себя глава?»
— Взгляни внутрь, Эдвард, — она наблюдала, как он развернул газету. Все было то же самое, только фото крупнее, что позволяло разглядеть больше непристойных деталей.
— Это не финансовая журналистика, Элли. Я не знаю, во что они играют, но уверен, что это не финансовая журналистика!
— Нет, это хорошая пропаганда, не так ли? Они сделали прекрасную работу, подорвав доверие ко мне. Помнишь, ты спрашивал, кто в Сити примет меня всерьез? Во всех этих публикациях я выгляжу профаном. Ни слова о моих успехах, а только о неудачах.
— Элли, все это умрет, поверь мне. Общественная информация и реклама сделают свое дело, и тогда они пойдут на попятный. Вот и все.
Она взглянула на него, и он увидел, как ей хочется верить ему.
— Несколько личных публикаций не могут подорвать финансовую сторону сделки. К тому же они начали первыми, а теперь наша очередь. Пойми, пройдет Рождество, тогда мы ответим на их удар. В последние дни перед голосованием мы закроем своим ответом каждый острый угол прессы. Как тебе мое предложение?