Франсуа Шаму
Эллинистическая цивилизация
ВВЕДЕНИЕ
Термин «эллинистический» изначально употреблялся в отношении греческого языка, испытавшего влияние древнееврейского языка, которым пользовались эллинизированные евреи, которые при Птолемее Филадельфе перевели Библию — так называемую Септуагинту. Потом, в середине XIX века, немецкий ученый И.-Г. Дройзен ввел в употребление слово «эллинизм», не имевшее эквивалента во французском языке, для обозначения периода древней истории от царствования Александра Великого до императора Августа. Отныне стало традиционным называть этот трехвековой период эллинистическим, так же как и цивилизацию, которая развилась в это время в греческом мире. Они отличаются от предыдущих эпох, таких как древняя и классическая Греция, и от характерных для них типов цивилизаций. Изменения в менталитете греков в результате походов Александра, подъем, который испытала тогда их культура, плодотворность открытий, которые совершили их ученые, мыслители, изобретатели и художники во всех областях, заслуживают того, чтобы изучать их особо, дабы обнаружить оригинальность и историческую значительность эпохи, которая зачастую рассматривается неспециалистами просто как переходный период между расцветом классических Афин и величием императорского Рима.
Таков предмет этой книги, которая является, таким образом, по отношению к той, которую я в свое время посвятил истокам и расцвету Древней Греции, одновременно и продолжением и новым освещением — и то и другое необходимо, чтобы представить во всей полноте значение греческой цивилизации.
В еще большей степени, чем в предыдущей книге, задача здесь стоит трудная. Относительно этих трех столетий не существует действительно обобщающего труда, представляющего основные факты и упорядочивающего различные точки зрения, подобного более ранним «Историям» Геродота, Фукидида и Ксенофонта. Это не значит, что античные авторы не проявляли интереса к этому периоду; напротив, насыщенность и разнообразие событий, притягательная роль личности, широта географических рамок могли вызвать живой интерес у публики, и многие ученые, а впоследствии и компиляторы удовлетворяли его, создавая либо частные истории того или иного полиса, либо попытки всеобщей истории, которые размышляют о роке, тяготеющем над народами, и об изменчивой судьбе правителей. Но все эти труды утеряны или от них мало что осталось. Далее мы увидим, сколько именно, когда будем говорить о царствовании Александра — о периоде тем не менее особом, — о котором сохранились только косвенные предания, в которых полно белых пятен.
Но далее нехватка литературных источников становится катастрофической. От многочисленных воспоминаний, написанных участниками политических переворотов или их современниками, остались только упоминания или редкие цитаты — усеченные и неточные. Ничего не сохранилось от великой истории западных греков, которую Тимей Сицилийский писал в первой половине III века до н. э. и которую закончил в 264 году до н. э. Также ничего не осталось от Филарха Афинского, который с присущим ему пристрастием расцвечивать анекдотами и морализаторством изложил в своем труде события III века, свидетелем которых он был. В следующем столетии был Полибий, наблюдатель другого толка, но из сорока книг, составлявших его произведение, повествующее о неожиданном возвышении в Средиземноморье Рима между 220 и 144 годами до н. э., до нас дошли только пять первых, в которых после введения о 1-й Пунической войне рассказывалось о 220–216 годах до н. э., а от остальных остались более или менее крупные фрагменты. Это основной наш источник, хотя и прискорбно искалеченный. Диодор Сицилийский, живший при Цезаре и Августе, собрал в своей «Исторической библиотеке», которая тоже состояла из сорока книг, всеобщую историю, которой придал аналитическую структуру, то есть расположил факты по годам, пытаясь, не всегда удачно, совместить греческую и римскую хроники. К сожалению, от интересующего нас периода остались только книги с XVII по XX век, посвященные 336–301 годам до н. э., то есть царствованию Александра и началу борьбы за власть диадохов. Все дальнейшее последовательное и подробное изложение эллинистической истории вплоть до галльских войн, завершавших этот труд, пропало — остались лишь несколько цитат в византийских компиляциях. Галл Помпей Трог, современник Августа, написал на латыни «Histoires philippiques», своего рода всеобщую историю, сделав акцент не на римских завоевателях, а на других народах: от нее дошел только обедненный и невнятный сокращенный вариант, созданный в III веке до н. э. неким Юстином. Этот текст настолько неполон и искажен, что практически бесполезен для нас.
Из-за отсутствия систематического труда, последовательно излагающего факты, современному историку приходится основываться на чудом сохранившихся разрозненных свидетельствах, несмотря на разделяющие их пустоты. Некоторые действительно весьма интересны: например, «Жизнеописания» Плутарха, в которых герои эллинистической эпохи занимают особое место. Деметрий Полиоркет, Эвмен, Пирр, Агис и Клеомен, Арат, Филопомен удостоились занять место рядом с Александром Великим среди выдающихся исторических лиц и представлены потрясающе выразительно. Разумеется, Плутарх не стремился писать историю, его целью было заставить читателя задуматься над поступками и судьбой людей, поэтому он выбирал в биографии своих героев лишь те факты, которые соответствовали его намерению, предпочитая яркие и наглядные примеры подробному рассказу о политической или военной деятельности. Если бы единственным нашим источником об эпохе завоеваний было «Жизнеописание Александра», скольких важных событий этого великого предприятия мы бы не знали! Но признавая такую неполноту, следует отдать должное Плутарху, собравшему достоверный и огромный материал, изложенный с замечательным драматизмом и потрясающей художественной силой. Абсолютно не сопоставимы с яркими картинами «Жизнеописаний» бледные исторические выжимки, вставленные полвека спустя после Плутарха Павсанием Периегетом в его «Описание Эллады»; тем не менее они имеют для нас определенную ценность, ссылаясь по тому или иному аспекту эллинистической эпохи на более ранние утраченные труды.
Ввиду недостаточности литературных источников изобилие сырых документов является не самой большой проблемой для историка. Существует великое множество записей: несмотря на усилия специалистов по эпиграфике для удобства собрать воедино все надписи, обнаруженные в одной местности или относящиеся к одному типу документов, они остаются, как правило, трудными для изучения и расшифровки. И не только потому, что они зачастую предстают в неполном и поврежденном виде, но и потому, что содержат трудности языкового, лексического, стилистического характера. Каждая местность, каждое святилище имели свои особенности словоупотребления, свои нормы, свои принятые формулировки, иногда свой собственный диалект. Каждый текст, составленный и записанный в соответствии с местными нормами, предназначался для публики, легко понимавшей его язык, аллюзии и выражения. Сегодня все это нуждается в толкованиях, объяснительных сопоставлениях и научном комментарии. Практически нет такой надписи, которая была бы понятна во всех своих деталях независимо от своей связи с целым рядом сходных документов, но такое сопоставление требует большого опыта. С его помощью историк если и не надеется получить общую картину или новый взгляд на важные события, которые очень редко отражаются в эпиграфических текстах, зато собирает множество разрозненных сведений о локальных фактах и институтах, которые в бесконечном своем разнообразии открывают ему повседневную жизнь людей в характерной для них среде. Эту реальность, которой большая история обычно пренебрегает, во многом воссоздают сырые эпиграфические документы, но их изобилие не поддается синтезу.
Другие первоисточники, которые появились в начале эллинистической эпохи и впоследствии преумножились, — это греческие папирусы из Египта. Благодаря сухому климату этой страны под толщей завалов, в пеленах мумий сохранилось много текстов, написанных на этом удобном материале, который египтяне уже давно научились изготовлять из растения, которое в изобилии росло на влажных почвах в долинах Нила. За пределами Египта, где папирусы тоже использовались, менее благоприятные климатические условия уничтожили этот тип документов. Десятки тысяч греческих папирусов, обнаруженных в Египте, — всего лишь случайно сохранившиеся незначительные свидетельства о повседневной жизни. Ни одного из архивов Лагидов, ни одного, связанного с каким-либо дипломатическим соглашением. Только фрагменты архивов деревень и сельских областей, остатки частной переписки, прошения к магистратам или чиновникам, управляющим делами провинций, личные черновики и счета, копии литературных текстов или же ученические упражнения. Иными словами, их разнообразие, их зачастую фрагментарный характер, трудность их интерпретации и комментирования, которые требуют, как и в случае с надписями, особой квалификации, лежат в сфере папирологии. Историк должен с осторожностью использовать многочисленные сведения, которые предлагает ему папирология относительно экономической, социальной, религиозной и интеллектуальной жизни египетской деревни при греческом господстве. Ему следует остерегаться неверных экстраполяций и переносить на весь эллинистический мир то, что было характерно только для Египта и что было обусловлено его частной ситуацией. Однако в отношении этого особого региона папирусы дают историку богатейшую информацию, на которую он может уверенно опираться.