В настоящем приложении мы не задаемся целью приводить тексты из литературы I – II вв. н.э., которых имеется бесчисленное количество. Нам хотелось бы привести некоторые тексты, предшествующие изучаемому у нас периоду, но свидетельствующие о той новой основе, на которой развивается эллинистически-римская эстетика изучаемого периода. С одной стороны, мы считаем целесообразным привести такие тексты из Филодема, писателя I в. до н.э., которые свидетельствуют об обращении главнейших философско-эстетических систем эллинизма к анализу художественного произведения вместо отрицательных оценок всей художественной области в период раннего эллинизма. Изучение текстов Филодема обнаруживает, что среди стоиков уже давно началось пристальное изучение художественной области, в которое втягивается даже и эпикурейство, вначале относившееся к искусству с большим пренебрежением. Таким образом, для нас важен здесь не столько сам Филодем, сколько его обращение к сфере искусства, исторически весьма ценное. С другой стороны, нам хотелось бы привести хотя бы небольшое количество отдельных эстетических суждений Цицерона, который тоже, будучи деятелем I в. до н.э., формулировал, можно сказать, всю теоретическую основу для эстетики и риторики последующего времени. Эти два имени, хотя они и предшествуют изучаемой нами эллинистически-римской эстетике I – II вв. н.э., свидетельствуют о решительном повороте всего эллинизма к риторически-эстетическим методам всей античной литературы.
Необходимые сведения о Филодеме можно найти у нас в «Истории античной эстетики. Ранний эллинизм». (М., 1979, с. 245 – 269). Что же касается Цицерона, то и о нем в указанном нашем труде тоже дана необходимая характеристика (там же, с. 729 – 739).
Филодем
Филодем из Гадары (Сирия), эпикурейский писатель времени Цицерона, написал множество сочинений, из которых все дошли в очень испорченном виде. Для истории эстетики Филодем интересен тем, что, вопреки древним эпикурейцам, и прежде всего вопреки самому же Эпикуру, он проявляет большой интерес к анализу литературных произведений. Опровергая стоиков, которые в отличие от эпикурейцев всегда обращали большое внимание на анализ литературы и языка, Филодем тем самым тоже втягивается в изучение литературной теории и потому вполне может рассматриваться в контексте эллинистических риторов, включая первые века нашей эры. Предлагаемый здесь перевод из Филодема сделан М.Л. Гаспаровым и сверен О.В. Смыкой по изданию: Philodemus, Über die Gedichte. 5. Buch, Griechischer Text mit Übersetzung und Erklärung von Chr. Iensen. Berlin, 1923. Текст этот пополнен дальнейшим сообщением самого же Йенсена в Sitzungsberichte der Preussischen Akademie der Wissenschaften (Berlin, 1936, S. 292 – 326), а также R. Philippson в журнале Philologus, 1930. Перевод на русский язык публикуется впервые. Заголовки в скобках принадлежат переводчику. Примечания составлены А.А. Тахо-Годи.
…И многие из философов, в первую очередь – величайшие, в подобном случае не должны были бы воздействовать воспитательно в названных им областях знания. Не притязают на это и риторы, и никакая другая подобная наука. А когда он говорит 1, что поэты вообще не пользуются доказательствами, ни от себя, ни от других лиц…
…немало речей, воздействующих воспитательно, как, например, речи побудительные, восхвалительные, увещевательные, наставительные, совсем не имеют той же установки, что и доказательства в собственном смысле слова. [А когда он говорит, что] поэт не только представит предметы… Однако Гомер признавал предметы, но стремился ли он к воспитательному воздействию, я сомневаюсь; а поэтому, воздействует ли Гомер воспитательно, – это еще остается вопросом. А когда он говорит, что и другие вышеназванные – с ним заодно, то, как я понимаю, это значит, что и для них цель – [это наслаждение], в особенности же для Гераклида…2
…из сказанного ранее, когда мы брались представить основы его учений и учений других. В самом деле, он пишет, что хороший поэт должен услаждать слушателей и приносить пользу людям разумным. Но если под пользой он подразумевает относящееся к добродетели, то ведь из вышесказанного ясно, что добродетелью наслаждаться невозможно… [Поэтому нужно признать, что он рассуждает] неудачно, – потому что, при наличии многих родов пользы, он не определил, какого из них следует требовать от поэта, и потому что он не показал, чем достигается и в чем состоит наслаждение, но в обоих случаях оставил достоинство поэта без определения; а также потому, что прекраснейшие стихи знаменитейших поэтов он отвергает – у одних большую часть, у других все – потому что они не приносят ни малейшей пользы. В самом деле, что уж говорить о тех стихах, которые, по нашему мнению, приносят вред, и величайший? и о том положении, что совершеннейшим будет то произведение, которое приносит наибольшую пользу? Право же, ни врачевание, ни философия, ни какая другая наука не приносят никакой пользы даже тому, кто в их поэтической обработке достиг величайшего совершенства.