В самом деле, от природы стихотворение не приносит пользы ни словами, ни мыслями; поэтому-то и существуют четкие цели, определяющие его достоинства, а именно: слова должны подражать речи, научающей полезному, а мысль должна быть посредницей между мыслями мудрецов и мыслями невежд. Именно так обстоит дело, согласятся ли с этим или нет, и именно с этих позиций должен судить тот, кто берется за это дело.
Не буду и говорить о том, что какое-либо подражание в этом роде – а стихи есть подражание сколь возможно близкое, и как раз в этом роде, – вызывает у всех суждение общее, а не раздельное в зависимости от предпосылок, принятых каждым. Да он и сам себя выставляет на смех, когда говорит, что только эти предпосылки и существуют для хорошего стихотворения, и философы держатся одной из них, а в то же время пишет, будто существование таких предпосылок невероятно, и об этом свидетельствует слух.
В самом деле, если мы и примем свидетельство, что таких предпосылок не существует, то исходить оно будет никак не от слуха, потому что слух вовсе не способен ни к какому суждению о стихах и, поистине, наслаждается разве что стихотворным ритмом. Наш автор ведь и сам добавляет, что когда в стихотворении есть недостаток искусства, то нельзя убедительно хвалить и его мысли, – говорит он это против словесников, чтобы отмежеваться от тех, кто согласно полагают, что даже неискусное слово понятно опытному слуху и что поэтому можно хвалить и мысль.
Глупы также и дальнейшие его слова: «Зачем говорить то, что он сам скажет?» Во-первых, это не соответствует истине, а во-вторых, этим утверждается, будто природное различие, существующее между стихотворениями, распознаваемо простым слухом. Ибо к слуху здесь относится только то, что различному положению и порядку букв соответствуют различные звуки; а это никак нельзя назвать распознанием природных различий между стихотворениями. Если он ничего другого и не имел в виду, то он просто играл словами, не вкладывая в них ничего особенного. Если же [он действительно считал], что наслаждение от стиха получает именно слух, то как он мог после того рассуждать: «Стихотворение хорошо не тогда, когда оно приятно слуху, но тогда, когда оно сделано по законам мастерства; если отвлечься от остального, то именно по этим законам определяется произведение, склад которого будет приятен слуху, если же нет, – то непосредственно слухом; поэтому оценку следует отнести к мастерству, хоть мерилом ее и служит наслаждение»?
А уж отрицать множественность предпосылок и говорить, будто поэтому многое в поэтике должно расцениваться применительно к одной только предпосылке, – это вовсе натянуто и неразумно. И учение, будто в стихах надо разбирать не то, что приятно чувству, и даже не мысли, но какие-то логические умозрения, существующие от природы, и разбирать их посредством чувств и не без помощи понятий, хоть это и не понятия, – это учение тупо, мелочно и ложно, поскольку еще вовсе не решено, что эти логические умозрения присущи произведениям от природы. Или закономерно то, что слова воспринимаются мыслью посредством слуха, или истинно то, что в стихотворстве следует оценивать понятия и даже одобряя склад, не отрывать его от подосновы.
Что же касается учения о буквах 18, в которых автор видит критерий достоинства стихов, то во второй книге нашего сочинения [так как там речь шла о стихах вообще] мы показали, сколько и какое именно наслаждение они доставляют, и теперь не намерены это повторять, а намерены опровергнуть еще учения, приводимые Зеноном 19, и на этом закончить чрезмерно затянувшееся наше сочинение.
Итак, прежде всего, утверждение, что «достоинство стихотворения – в том, что его склад услаждает слух или же в прекрасном стремлении властно увлекает рассудок», – это утверждение ложно, ибо в складе стихотворения вовсе не заложено наслаждение; это утверждение, кроме того, не определяет достоинства стихотворений, ибо умалчивает, какие мысли и в каком виде должны быть в нем выражены, и не знает, что такое «властно увлекать» и что такое «прекрасное стремление», – тем более что иные могут сказать, что и проза обладает таким же достоинством: склад слов, наглядно и выразительно означающий лежащую в основе мысль, является общим достоинством всякой речи.