Общими также и для некоторых видов прозы являются и такие утверждения, что цель поэзии – это возможность привлечь слушателя чудесными рассказами и что волновать нужно только людей образованных. При этом, как мы уже сказали, истинное достоинство автор считает недостижимым. Если первое утверждение имеет в виду слушателя понимающего, то оно ничем не отличается от второго, ибо только образованный человек и обладает пониманием, в особенности же пониманием прекрасного. Поэтому второе утверждение более приемлемо, чем первое. Однако оба они указывают, так сказать, только цель, которой могут достичь прекрасные стихи, и не объясняют, что такое сами эти стихи и в чем их волнующее воздействие. Кажется, что с этой точки зрения многие настоящие произведения, волнующие поворотами событий, чудесными рассказами и патетическими речами, они будут предпочитать тем, которые отлично сделаны, но нимало не обладают этими свойствами. Они испытывают сострадание и волнение, главным образом когда налицо есть и мысли, но достоинство произведения усматривают в том, что является помимо них в результате отделки.
Далее, если кто говорит, что достоинство поэта – в умении прекрасно сложить всякое стихотворение, то этим он только ставит, а не решает вопрос. Ведь мы доискиваемся до сущности поэтического дара, когда спрашиваем: «Как хороший поэт должен слагать стихи, чтобы слагать их прекрасно?» – а нам отвечают: «Прекрасно!» Когда же автор требует этого от произведений всех родов, то из этого следует, что такое достоинство еще не являлось на свет: ведь никто еще не умел делать все прекрасно! Да, по-моему, это и невозможно, и никто не смог бы этого сделать, – ведь даже в отдельных поэтических родах поэт не всегда одинаково удачлив. Вот если он говорит об умении слагать стихи, обладающие достоинством, то это уже не столь нелепо, хоть и тут сперва надо узнать, в чем состоит достоинство поэзии, и лишь при рассмотрении этого станет ясно, что достигший его – хороший поэт и что в этом достоинстве и состоит сущность совершенного поэта. Но так как он утверждает, что все дело – в умении прекрасно сочинять, то мы, так рассуждая, не сможем знать, обладает ли прекрасно сочиняющий достоинством поэта. Если же он относит сказанное ко всей поэзии вообще, т.е. как к эпиграмматистам, так и к Сапфо, то это может лишь значить, что хороший поэт есть сочинитель прекрасных поэм, – «а так ведь было и до Феогнида!» 24.
Что касается тех, кто требует способности соблюдать уместность 25 во всяком роде поэзии, то против них говорит то, что поэту нужно выполнять еще многое, кроме этого; к тому же, если понимать уместность в философском смысле слова, то сами они представляют ее несуществующей и невозможной, если же соразмерять ее с отдельными лицами и действиями, то и тут то же самое, ибо поэт в одних случаях сможет сохранить уместность, а в других не будет ее знать и не сможет сохранить. Если же под уместностью в поэзии [иметь в виду то, что поэт должен обладать мудростью, и что] он нуждается в обширном опыте, а без этих данных не может прекрасно сложить стихотворения, – то этим они определяют поэзию как способность творить уместно, а не говорить, как же творить, чтобы это было уместно.
А в чем ошибаются остальные, – это легко увидеть из того, что сказано раньше.
1 В данном фрагменте Филодем выступает против некоего оппонента, который требует от поэзии одновременно наслаждения и пользы.
2 Имеется в виду Гераклид Понтийский (IV в. до н.э.), ученик Платона и Спевсиппа в Афинах, автор сочинений на темы грамматические, этические, историко-географические, изобилующие мифологическими вымыслами и чудесами. По Диогепу Лаэрцию, он автор сочинения «О поэтическом искусстве и поэтах».
3 Тимей (IV – III вв. до н.э.) – историк, родом из Сицилии, живший в Афинах и вернувшийся в глубокой старости на родину, где и умер. Ему принадлежит история Сицилии в 68 книгах и ряд хронологических исследований. Современники критически относились к его таланту историка. Однако Цицерон утверждал, что Тимея можно считать «самым образованным» и его сочинения отличаются «замечательным богатством содержания, разнообразием мыслей и отделанной стройностью слога» («Об ораторе» II 12, 58).