Другой «эпизод», происшедший в 228 г., дает несколько более ясное представление о причинах недовольства македонской знати. Александр и его двор находились тогда в Мараканде (Самарканде), где проводили время в пирах и попойках. Но время одной из таких попоек произошла ссора между Александром и одним из его приближенных друзей, спасшим ему жизнь при Гранине, — Клитом. У Клита не было оснований для личного недовольства царем; он занимал — вместе с Гефестионом — должность начальника гетэров после казни Филоты и был в хороших и близких отношениях с Александром; поэтому упреки, какие Клит сделал на пиру Александру (а он упрекал царя в отходе от македонских традиций, в восточных новшествах, в том, что тот приближает к себе варваров и рабов, в тиранических замашках), отражали настроение не одного Клита, а группы македонской знати. В гневе Александр стал кричать о мятеже и велел объявить тревогу; Птолемею удалось увести возбужденного вином Клита из пиршественного зала. Но Клит вернулся в другие двери, и разъяренный Александр, выхватив из рук телохранителя копье, поразил Клита насмерть. Вид простертого тела бывшего друга протрезвил Александра; он всячески выражал свое отчаяние, даже пытался покончить с собой; но окружающие, в частности философ Анаксарх, успокоили его, и он примирился с фактом. Вряд ли, впрочем, раскаяние Александра было искренним, если вспомнить, как он поступил с Пармениоиом.
Вскоре после убийства Клита произошел новый «эпизод», отражающий то же противоречие между Александром и македонской знатью. Овладев царством Ахеменидов, став их наследником и преемником, Александр ввел и восточный придворный этикет, в частности проскинезу — коленопреклонение перед царем. Это прямое выражение рабской покорности резко противоречило представлению греков об Александре как гегемоне и стратеге эллинов, совершавшим свои завоевания по их уполномочию и для них. Проскинеза означала наглядным, грубым образом, что Александр не покорил варваров эллинам, а покорил самих эллинов, низвел их на положение варваров. Против обязательности проскинезы для греков выступил придворный историограф, племянник и ученик Аристотеля, Каллисфен. Он был предан своему повелителю, и во всяком случае его «История Александра» представляет панегирик, изукрашенный всевозможными легендарными рассказами о подвигах и чудесах, которыми ознаменовалась деятельность Александра. Но как эллин и философ, он не желал мириться с проскинезой; пусть варвары падают ниц перед царем — эллину это не пристало. Александр вынужден был признать правоту Каллисфена, но затаил против него гнев и обиду. Поэтому, когда по случайному поводу группа пажей[41] во главе с Ермолаем затеяла провалившийся заговор против жизни Александра, он припутал к этому делу Каллисфена. Как эллин Каллисфен не был подсуден македонскому войску, улик для судебного дела не было. Но Александр его арестовал и, продержав в заключении долгое время, распорядился распять на кресте уже во время индийского похода.[42]
Расправа с Каллисфеном произвела на греков тяжелое впечатление. Теофраст посвятил ему особое сочинение, о котором упоминает Цицерон, — «Каллисфен или о печали». Но Александр отнюдь, по-видимому, не придавал серьезного значения оппозиции македонских знатных лиц или греков. Македонское войско, с которым он делил труды и опасности, по-прежнему было предано ему и готово было следовать за ним в его дальнейших походах. Александр мог еще опираться на него по-прежнему и продолжать выполнять свою программу созидания новой мировой монархии.
Индия манила Александра своими сказочными богатствами, романтикой покорения еще неизведанной страны чудес и прежде всего тем, что частично Индия (вернее, подступы к ней) входила некогда в состав царства Дария I.
Вилькен[43] предполагает, что Александр стремился добраться до конца Земли — так как, по тогдашним географическим представлениям, Индия граничила с Океаном и была, следовательно, пределом Земли.
Александр заблаговременно стал готовиться к походу в Индию. Войско подверглось переформированию. За годы, протекшие со времени переправы через Геллеспонт, состав армии изменился. Греки были отосланы помой, оставались только наемники. Хотя Александр получал пополнения из Македонии, но необходимость оставлять гарнизоны во многих городах, а также колонизация городов на Востоке значительно снизили место и значение македонских отрядов в войске, тем более, что Македония не могла выставлять большие контингенты для далекого и трудного похода. Но и те македонские отряды, которые были у Александра, подверглись реорганизации; количество подразделений было увеличено, и они уже не соответствовали прежним делениям, основанным на племенных связях; из ополчения, представлявшего сколок с политической организации Македонии, где и после Филиппа сохранились сильные пережитки родовых отношений, македонское войско превращалось в единую армию царя Александра. Но еще важнее было то, что в войске Александра теперь было большое количество персов, мидян и других восточных народов. По сообщению Арриана («Индия», 19, 5), Александр «располагал 120 000 воинов, включая тех, кого он привел с собой из приморских областей, а также и тех, которые привели с собой посланные для набора войска; он вел с собой различные варварские племена, вооруженные каждое своим собственным типом оружия». Если даже считать, что в состав этих 120 000 входят и нестроевые части, это было все же громадное войско, какого Македония не могла выставить. В состав этой армии, наряду с македонцами и греками, входили и плененные незадолго до того народы Персидской державы. Уже тогда Александр ставил своею целью слияние всего войска в единое целое.