Все. Вот и ответ. Не слишком-то глубокомысленный, зато простой, враз укладывающийся в самой тупой башке. Финал рассуждений о судьбе России, муках истории, Сергии Радонежском, расстреле государя и его семьи, жидо-масонском заговоре и загубленной духовной культуре — Флоренском, Булгакове, Федотове — "Нам нужен новый Гитлер", — уже без игры в вопросительно-восклицательные знаки в заголовке. "Нам нужен... Нужен... Нужен... Нам... Нам... Нам нужен новый Гитлер..."
Эту газету, сказали мне, можно купить в Алма-Ате, в обычном киоске, за тридцать копеек.
— Хорошо, что здесь нет детей, — говорю я жене, которая тоже успевает прочесть газету. — Я бы не хотел, чтобы они, чтобы их глаза касались этих строк... Чтобы Сашка, научившись читать, прочел что-нибудь подобное... — Жена вздыхает, жена кивает мне в ответ. Но внезапно у меня мелькает мысль: да ведь "Русский голос"-то пришел к нам из Америки?.. Это наш Солоухин в их газете пишет для нас... Но — значит — и для них? Ведь не в пустоте же, не в вакууме существует там эта газета, выходящая с 1 февраля 1917 года, как значится на первой странице, под заголовком?..
Уже в Дубултах мы получаем "Наш голос" - газету, издающуюся в Молдавии Обществом еврейской культуры. В двух номерах, присланных нам из Кишинева, — статья моей жены: "Бездорожье". Это не то чтобы полемика с Шафаревичем — скорее размышления о том, куда заведет страну предложенная им концепция, а кроме того — и о нещадно фальсифицируемой нашими "патриотами" отечественной истории... И тут же, в одном из номеров — такие стихи:
Автор стихотворения — Марк Райзман, лауреат Государственной премии СССР. Под стихами пометка: Томск, 1990 г.
Латвия. (Согласитесь, в самом этом слове, в его звучании заключено что-то ласковое: Ла-а-атви-и-ия-а...). Дубулты. Дом творчества писателей, который всегда встречает нас дружески. Вот и теперь — как старые знакомые, мы входим в вестибюль, где множество приветливых, улыбающихся лиц (только что закончился завтрак), кто-то кивает нам, кто-то жмет руку, администраторша без проволочек выдает ключ от нашего неизменного — на шестом этаже — номера и заботливо советует заглянуть в столовую: "Что же, что опоздали, чем-нибудь да покормят..." Самый воздух здесь кажется особенным — столько в нем тепла, участия, доброты.
К тому же август нынче выдался редкостный для этих мест — почти без дождей. Стоит ясная, солнечная погода; утро так и сыплет искрами с хвойных иголок: море пустынно, светлая синева его затягивает, влечет куда-то в запредельность... И бесконечная полоса песчаного берега, по одну сторону — темная, сочная зелень ухоженных парков, по другую — лениво набегающие низкие волны, островки косматых, коричневых водорослей... И закаты, закаты... Комариные, коварные, с расчесами на зудящей коже... С недвижимым воздухом, прошитым пронзительным писком невидимых мучителей... И до самой полуночи — гигантские, в полнеба, полыхающие багряных золотом костры, от которых нет сил оторваться...
Перед поездкой я поклялся жене, что на сей раз не стану работать. А если и стану, то чуть-чуть... И вот — мы много гуляем, бродим по Старой Риге, любуемся словно помолодевшим, поюневшим Памятником Свободе, не избегаем ни встреч с давними друзьями, ни новых знакомств. Главное — успокоиться, расслабить нервы... С этой целью мы отправляемся на денек в Вильнюс, который оба любим. Пятнадцать лет назад я работал над романом "Ночь предопределений", его героем был Зигмунт Сераковский - один из предводителей восстания 1863 года, охватившего Польшу и Литву. Жизнь Сераковского была связана с Литвой, Петербургом — и Мангышлаком, где он, подобно Тарасу Шевченко, отбывал солдатчину, с лихвой заменявшую тюрьму или ссылку.