Юноша ничего не сказал в ответ на рассказ деда, но в его больших темных глазах сверкнул лукавый огонек. Видно было, что он сам охотно принял бы участие в только что услышанной истории. Оба налегли на весла, и через полчаса рыбачья лодка благополучно пристала к берегу. Вскоре она была вытащена далеко на камни, а рыбаки, взвалив на плечи сети и часть улова, быстро поднялись в гору, где между расселинами скал в одинокой хижине виднелся свет. Там их ждал скудный ужин, поев которого они немедленно собрались в Афины. Им предстояла довольно длинная и нелегкая дорога сперва к бухте Фалерон, а затем уже к главному городу по пути, проложенному среди отрогов гор. Ночь была лунной, и на Фалеронской дороге можно было рассчитывать встретить немало путников, также направлявшихся теперь к месту судбища над «проклятыми», поэтому Филосторг и его дед не захватили с собой факелов.
Было уже далеко за полночь, когда наши путники, миновав древние южные стены Афин, стали пробираться узкой извилистой улицей, упиравшейся в холм Пникс. Луна, высоко плывшая по темному небосклону среди серебристых туч, своим ярким светом настолько озаряла окрестности, что совершенно меркли огни, зажженные во всех домах города. Несмотря на поздний час, решительно никто из афинян не спал. На улицах города царило сильное оживление: отовсюду народ стекался к Акрополю и к близлежащим холмам. Вершина Пникса с его каменными ступенями-сиденьями, амфитеатром окружавшими возвышение для оратора вблизи жертвенника Зевса, была запружена народом, забравшимся сюда еще до заката солнца в надежде, что судбище над Алкмеонидами произойдет именно здесь, на обычном месте народных собраний. Среди собравшихся было много людей, длинные посохи и широкополые шляпы которых свидетельствовали о том, что они явились сюда издалека.
Вся эта толпа, озаряемая лунным светом и могучим пламенем костра, разложенного на широком жертвеннике громовержца-Зевса, сильно волновалась. Нескольким гражданам, которые назначены были архонтами для поддержания порядка, стоило немалого труда сдерживать народ, среди которого порой уже раздавался глухой ропот недовольства по поводу задержки судоговорения и отсутствия обвиняемых. Всюду слышались восклицания вроде: «Алкмеониды, пользуясь своим богатством, сумеют уйти от суда и наказания!», «Евпатриды, конечно, не осудят своих!», «Гнев небожителей не страшен тем, кто успел выжать все соки из нашего брата и теперь пользуется всяким благополучием!», «Где же Солон? Ведь он убедил Алкмеонидов предстать пред судом трехсот почтеннейших граждан», «Где судьи? Чего они мешкают?».
Едва Филосторг и его дед успели протиснуться сквозь шумящую толпу к одной из крайних ступеней и, тяжело дыша от утомительного пути, опустились на них, толпа, дотоле шумевшая и волновавшаяся, внезапно стихла. На ораторском возвышении появилась фигура человека невысокого роста, но еще стройного и сильного, несмотря на заметно серебрившуюся круглую бороду и морщины на высоком лбу. Прекрасное, правильное лицо его дышало умом и энергией. Большие глаза светились добротой. Легким мановением руки он заставил толпу умолкнуть. Лишь в задних рядах послышался одинокий возглас:
– Слово мудрому Солону, сыну Эксекестида! Слушайте, слушайте, что он скажет, и как он, по обыкновению, сумеет рассеять все наши сомнения!
Солон поклонился народу и обратился к нему с речью. Голос его, мягкий и мелодичный, постепенно крепнул по мере того, как он говорил. Ясно чувствовалась, что речь этого человека дышит полной, неподдельной искренностью. Граждане слушали его с затаенным дыханием, видимо не будучи в силах оторвать взоры от этого человека, сумевшего снискать расположение толпы и руководить ею по своему желанию. Вот что сказал Солон:
– Афинские граждане и все вы, тут собравшиеся с ближних и дальних концов Аттики! Не гневайтесь на то, что я скажу вам. Мы хотели судить Алкмеонидов здесь, на этом священном месте народных собраний, перед лицом всего аттического народа. Вы для этого собрались сюда. Однако по зрелом обсуждении, архонты пришли к заключению, что не тут, а в священном ареопаге должны заседать судьи по столь неслыханному делу, за которое ныне ответят Алкмеониды. Ареопагу, этому древнейшему и почтеннейшему судилищу нашему, установленному самими богами, надлежит произнести свое властное слово относительно дальнейшей судьбы людей, своим святотатственным поступком навлекших на себя и, к сожалению, на всех нас гнев бессмертных богов. В состав этого суда, как вы знаете, входят почтеннейшие наши старцы, бывшие архонты и другие сановники, беспорочно служившие государству и столь же безупречные в своей частной жизни. Умудренные опытом, они должны произнести свой веский приговор. Им одним, нашим ареопагитам, принадлежит на суде право жизни и смерти. Их постановления не подлежат отмене. Но для Мегакла и прочих Алкмеонидов учрежден особый суд. Мне стоило большого труда убедить Мегакла и его присных добровольно предстать пред лицом трехсот избранных граждан. Я, однако, не уверен, что Алкмеониды подчинятся решению этих нарочно для их дела назначенных судей. Поэтому архонты постановили спросить последних, не согласятся ли они на этот раз войти в состав божественных ареопагитов и совместно с ними судить Алкмеонидов. Судьи приняли предложение, а потому, для вашего же спокойствия, Мегакл и его сородичи предстанут сегодня ночью пред расширенным ареопагом. Вы знаете, что против суда последнего никто в Аттике не посмеет ничего возразить, и знаете также, что всякому из вас дано право безнаказанно умертвить того из осужденных, который вздумал бы ослушаться приговора ареопагитов. Ведомо вам также, что каждый из обвиняемых имеет право произнести в свое оправдание две речи, равно как пользуется возможностью до окончания прений добровольно удалиться навеки в изгнание и тем закончить свое судебное дело. Вы знаете, что как обвинитель, так и обвиняемый должны произнести страшную клятву в том, что каждый из них на суде скажет одну только правду. Вам известно, что заседания суда ареопагитов происходят ночью и под открытым небом, первое для того, чтобы судьи в темноте не видели лица обвиняемого и чтобы несчастный вид его не возбуждал в них жалости, второе с той целью, чтобы не находиться с преступником под одной кровлей. Все эти условия будут соблюдены и в настоящем процессе, в котором обвинителем Алкмеонидов выступит достойный Мирон из Флии, муж испытанной честности, на которого вы можете смело положиться. Я вижу отсюда, к западу от Акрополя, нашей твердыни, огни на холме Ареса[10] и думаю, что судьи уже собрались там. Ночь близится к концу, и до рассвета надо кончить это тяжелое дело. Теперь со мной от каждой филы[11] пойдут к ареопагу по десять человек для присутствия при судоговорении, которое будет кратким и, по обычаю, лишенным всякого красноречия; эти выборные ваши объявят затем здесь собравшимся о решении ареопага, несомненно справедливом и достойном. Пока же да хранят вас боги!
11
Население Аттики вплоть до Клисфена (510 г.) по своему происхождению и занятиям делилось на четыре филы (гелеонтов, гоплитов, эгикореев и арга-дов). Филы, в свою очередь, распадались на фратрии.