Еще один, последний, прощальный взор бросил Килон на удалявшиеся родные берега и затем спустился вниз, в свою каюту, где растянулся на мягком ложе и сейчас же под мерные удары весел уснул мертвым сном. Он потерял теперь все: и родину, и состояние, и надежду на лучшее будущее, но добрый бог сновидений, Морфей, взамен всего этого рисовал ему картину беспощадного мщенья лживому Мегаклу и предателям-Алкмеонидам.
II. Суд над алкмеонидами
Багровое солнце медленно погружалось в пучины моря, заливая своим огненным светом облака на темнеющем небосклоне и превращая поверхность почти неподвижных волн в обширную поляну расплавленного золота. С тихим плеском ударялись пурпурные гребни мелкой зыби о прибрежный песок Аттики. Лишь вдали, там, где береговая полоса образовала длинный, высокий мыс, усиливался шум прибоя. Ночь быстро спускалась на землю, и в раскаленном воздухе уже замечались признаки прохлады. Видимо, торопясь засветло добраться до бухты, двое рыбаков в небольшом челноке усиленно налегали на весла. Один из них был человек уже пожилой, с длинной седой бородой, обрамлявшей почти бронзовое и очень морщинистое лицо его, другой казался совсем еще юношей. На дне лодки лежало множество разнообразнейшей рыбы, на корме были сложены сети.
– Благодарение Посейдону и Афродите, – прервал молчание старый рыбак, – сегодня мы поработали не даром! Давно уже не было у нас такого богатого улова.
– Видно, богам угодно судбище над «проклятыми»[8], назначенное на сегодняшнюю ночь. Вот они и смилостивились над нами и вновь обратили на нас свое благоволение. А ты, дед, пойдешь ночью в Афины?
– Непременно пойду, Филосторг, да и тебе советую превозмочь свою усталость и пойти вместе со мной. Такое дело, как суд над «проклятыми», должно заставить забыть обо всем остальном в мире. Пора, пора освободиться нам от Алкмеонидов, этого злого и вероломного отродья. Ты помнишь сам, какие бедствия постигли наш город после гнусного умерщвления ими сподвижников Килона. Твой собственный бедный отец пал жертвой их вероломства и нечестивости. У самого подножия жертвенника Афины предатели Алкмеониды зарубили его, безоружного, прибегшего к защите богини. Ведь это же дикие звери, а не люди.
– Я был тогда двенадцатилетним мальчиком и живо помню, как в дом наш внесли бездыханное тело отца, прикрытое окровавленным гиматием доброго соседа Каллиника. Какой плач подняла матушка, как рыдали бедные сестры! Только ты, дедушка, оставался как будто спокоен. Взяв меня, своего старшего внука, за руку, ты над трупом сына поклялся мечом своим отомстить за нечестивое дело.
– Да, да, Филосторг мой, я помню все это, как будто то было вчера. И клятву свою я сдержу. Придет еще время – оно недалеко, – когда Алкмеониды ответят мне за кровь сына. Пора, пора претерпеть им возмездие за все зло, которое они принесли стране нашей. Нарушив священную клятву, Мегакл навлек на всех граждан гнев бессмертных богов. Афина-Паллада отвратила от нашего города чистое чело свое, и счастье покинуло нас: маслины перестали давать плоды, этот источник богатства Аттики, стада подвергаются нападениям диких зверей, дотоле скрывавшихся в горных лесах, козы и овцы падают сотнями от неведомого мора, пчелы на Гиметте перестали давать мед, и само море, этот неиссякаемый источник добычи, как будто опустело. Видно, велик гнев богов за то, что мы терпим в своей среде безбожных клятвопреступников Алкмеонидов!
– И эта напасть не единственная, дедушка. Ты ведь не забыл о нападении мегарян?
– Тише, дитя мое; не говори об этом. Хотя тут и нет никого, кто бы нас с тобой услышал, но все-таки не мешает быть осторожным. Вчерашние побежденные сегодня сами обратились в победителей: Нисея, эта гавань Мегары, бывшая в наших руках, опять отошла к ним. Пуще же всего жаль цветущего, славного острова Саламина, которым снова овладели мега-ряне. Горе, горе злосчастным афинянам!
8
«Проклятыми» афинский народ назвал Мегакла и его родственников-Алкмеонидов, предательски умертвивших сподвижников Килона.