– Пока мы не доплыли до берега, расскажи мне, дедушка, об этом. Разве Саламин был прежде в руках мегарян? Я что-то слышал о Саламине, причем упоминалось имя уважаемого афинского гражданина, Солона, сына Эксекестида.
– Успеем ли мы вовремя добраться до Афин сегодня ночью? Ты знаешь ли, что в полночь мы должны быть на Пниксе[9], если хотим присутствовать при судбище над «проклятыми»? Впрочем, солнце еще не село, а ты сильно устал от гребли. Убери весла и ляг на сети. А я исполню твою просьбу и удовлетворю твое любопытство. Итак, Филосторг мой, слушай. Давным-давно афиняне спорили с мегарянами о том, кому из них владеть богатым и цветущим островом Саламином, который получил свое название от Саламины, дочери Азопа, вступившей в брак с самим богом Посейдоном и родившей ему могучего героя-сына, Кихрея. Немало было пролито крови во время этих споров наших предков с мегарянами, немало доблестных воинов полегло с той и другой стороны. Но властный бог Посейдон отдал предпочтение мегарянам, и остров Саламин, в конце концов, оказался в их власти. Сильно опечалились наши сограждане, но, не желая спорить с богом всесильных морских пучин, решили махнуть на остров рукой. Было даже постановлено в народном собрании никогда больше не упоминать имени Саламина, чтобы не возбуждать страстей. Но трудно вырвать из сердца воспоминание о том, что нам дорого и из-за чего мы страдали. Так было и с Саламином. Я сам и многие другие афиняне, особенно среди молодежи, никак не могли примириться с мыслью о том, что богатейший остров этот ушел от нас навеки. Мы жаждали случая вновь вернуть его родине. Солон, сын Эксекестида, тогда еще очень молодой человек, но уже успевший обнаружить удивительный ум и необычайную силу воли, знал, что многих из его молодых сограждан обуревает страстное желание вернуть остров Афинам. И вот он притворился безумцем и, надев на голову шляпу странника, с посохом в руке, предстал однажды перед собравшимся народом. Глаза его дико блуждали, одежда была грязна и разорвана, ноги в пыли. Он вскочил на возвышение у жертвенника Зевса и, устремив взоры к небу, вдруг запел дивные стихи.
– Я знаю их начало, дедушка:
Не так ли? Но дальше я этих стихов не знаю.
– Это сейчас и не важно, друг мой. Ты их заучишь впоследствии: они этого стоят. Итак, Солон пропел свою превосходную элегию из ста стихов, в которых он самыми светлыми красками описал все прелести злополучного острова; закончил он горячим воззванием к гражданам вновь взяться за оружие и вернуть обладание Саламином. Этого только мы все и ждали. Народное собрание не только не наказало Солона, но немедленно же постановило отправить в поход до пятисот воинов.
– И ты был в числе их, дедушка?
– Да, дружочек, был. И как это было интересно!
Глаза старика засветились гордостью при одном воспоминании об этом походе.
– Так слушай же. Солон, убедив сограждан предпринять столь рискованную попытку вернуть остров, решил поступить тут особенно предусмотрительно. Он не хотел понапрасну губить воинов и придумал следующую хитрость: вскоре после решения народного собрания о походе на Саламин должно было произойти обычное празднество в честь великой богини, матери земли, Деметры. Как ты знаешь, храм ее находится на мысе Колии, там, где гора далеко выступает в море, образуя на верхушке своей обширную площадку. После обычных жертвоприношений молодые афинские девушки и женщины предаются на этой площадке веселым играм и пляскам. Этим обстоятельством и воспользовался Солон. Вместе со своим родственником Писистратом он в день праздника Деметры отплыл к мысу Колию, меня же послал к мегарянам. Я должен был выдать себя за афинского перебежчика и мимоходом намекнуть, что мегаряне легко могут покончить с Афинами. Для этого им только стоит поспешно направиться к мысу и захватить в плен афинских девушек и женщин. Тогда де афиняне, лишившись своих жен и дочерей, пойдут на какие угодно уступки. Я так и сделал. Мне не стоило труда убедить мегарян немедленно снарядить несколько кораблей и отправиться к мысу Колию. Сам я присоединился к ним. Тем временем Солон и Писистрат, спрятав в ближайшем ущелье своих сподвижников, велели двум десяткам безусых юношей надеть женские одежды, а под ними спрятать ножи и мечи. Настоящие же афинянки поспешно вернулись в город. Когда мегаряне подплыли к мысу, они действительно убедились в правоте моих слов, видя на площадке пляшущих девушек. Ринувшись на них, они, однако, тотчас же поняли, что попали в ловушку. Много их было перебито в тот памятный день; еще больше было захвачено нами в плен, и, вместо выкупа за этих пленных, мы получили остров Саламин, не потеряв, благодаря мудрости и предусмотрительности Солона, ни одного человека. Однако садись на весла: уже совсем темно, и нам более чем пора добираться до берега.
9
Так назывался холм к юго-западу от Акрополя. На этом возвышении происходили народные собрания около жертвенника Зевса. В непосредственном соседстве с ним находился и ареопаг.