- Да, что правда, то правда, говорить ты горазда!
- …сколько раз говорила: почему так получается - когда ты стоишь на кафедре, то все знаешь, рассуждаешь про возвышенные предметы, про таинства, а когда приходишь домой, ничего не знаешь и ничего не умеешь! Даже молоток не можешь найти, или хотя бы испечь каравай хлеба, или расходы подсчитать так, чтобы хоть раз правильно сошлось, или найти Обераммергау [31] на карте Австрии!
- Германии, женщина! Я спать хочу, не мешай!
- Столько лет притворяться, что мы такие замечательные, когда мы самые что ни на есть обыкновенные люди. Неужели ты не рад, что хоть теперь стал человеком, как все?
- Может быть, так оно и спокойней. Но это еще не значит, что я снова не поступил бы точно так же. - Старик задумался и долго молчал.
- Да, скорей всего, я избрал бы тот же путь. Так или иначе, у молодых людей не следует отбивать охоту к посвящению в духовный сан. Должен же кто-то проповедовать слово божье?
- Да, наверное… Ох-хо-хо! Пятьдесят лет прожить женою священника! Если бы я хоть по-прежнему верила в непорочное зачатие! Нет, уж - только не начинай объяснять! Ты уже тысячу раз объяснял! Я знаю, что это правда, раз так сказано в библии. Если бы еще я могла поверить в это! Но… И почему только ты не попробовал заняться политикой! Вот бы славно! Если бы я хоть раз - один разок побывала в доме сенатора на банкете или там, я уж не знаю на чем, в ярко-красном платье, в золотых туфельках! А уж потом - пожалуйста: влезла бы в черную шерстянку, скребла полы, слушала бы, как ты репетируешь свои проповеди в конюшне перед нашей старой кобылой… Сколько же это лет, как она пала? Пожалуй… да, верно, лет двадцать семь будет…
И почему религия непременно требует, чтобы ты верил в такое, что никак не сообразно с жизнью? Ах, да не заводи ты мне опять эту старую песню: "Я верую, ибо это невероятно!" Верую, ибо невероятно! Фу! Такое только от попа и услышишь! Ох-хо-хо… Только на то и надеешься, что умрешь, пока еще не успеешь потерять веру. Но, по правде сказать, чем я старше, тем мне меньше нравятся все эти проповедники, что болтают про ад, которого сами никогда в глаза не видали.
Двадцать семь лет! А ведь сколько лет она у нас прожила! Ох, и лягалась же, помнится… Как тогда опрокинула двуколку…
Старички заснули.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В тополевой роще у мутной речушки, в трех милях к западу от Парижа (штат Канзас), собрались верующие. Они пришли на целый день в парусиновых пыльниках с корзинами, набитыми снедью, с мокрыми, несчастными младенцами - они собрались на торжество. Брату Элмеру Гентри и брату Эдварду Фислингеру, уже получившим разрешение выступать с проповедями, предстояло пройти официальное посвящение в сан баптистских священников и стать полноправными проповедниками.
Оба приехали в родные места из Мизпахской богословской семинарии, дабы принять этот сан от своего совета церковных общин - "Баптистской ассоциации Кейуска-ривер". Обоим оставался еще год до окончания трехгодичного курса семинарии, но наиболее благочестивые сельские братья считают, что следует посвящать в сан пораньше, дабы молодые пасторы, еще не постигнув высшей премудрости, уже могли бы читать по воскресеньям проповеди в дальних приходах и, облеченные духовным званием, творить добрые дела.
Каникулы по окончании колледжа Элмер провел на ферме. Летом после первого курса семинарии он был надзирателем в бойскаутском лагере; теперь же, после посвящения в сан, ему предстояло замещать священников в небольших церковных приходах своего родного края.
На втором курсе семинарии он скучал и томился еще сильней, чем в Тервиллингере, и частенько подумывал о том, что надо бы все-таки бросить все и смотать удочки. Однако после вылазок в Монарк, ближайший городок, где жили девицы легкого поведения и содержатели баров (с которыми он был знаком, пожалуй, ближе, чем полагалось бы духовному лицу), он снова укреплялся в намерении вести чистую жизнь. Так-то вот и удавалось ему продвигаться к высшей ступени совершенства, воплощенной в звании "бакалавра богословия".
Но и скучая, он все-таки приобрел солидный запас профессиональных навыков.
Теперь ему было бы не страшно выступить перед любой аудиторией и смело разглагольствовать на любую тему в пределах любого регламента с точностью до минуты, сохраняя полное самообладание и - если не считать кое-каких мелких погрешностей - почти не делая синтаксических ошибок. Он обогатил свой лексикон изысканными оборотами. В его распоряжении было теперь восемнадцать синонимов для слова "грех", из коих одни были весьма длинные и внушительные, другие же - короткие, резкие и устрашающие. (Слово "устрашающий", кстати, стало одним из самых любимых его эпитетов. Очень подходящее словечко для того, чтобы вселить трепет в души грешников, хотя бы пока что воображаемых.)
Теперь он уже не смущался, говоря о боге в самых интимных выражениях; мог без тени улыбки спросить семилетнего малыша: "Разве ты не хочешь отказаться от своих пороков?" - или, глядя прямо в глаза продавцу из табачной лавочки, потребовать, чтобы тот сообщил ему, преклонял ли он когда-либо колени пред престолом всевышнего. В частных беседах с наименее безгрешными из студентов, такими, как Гарри Зенз, самый убежденный атеист во всей семинарии, Элмер отнюдь не гнушался прибегать к весьма "мирским" выражениям, но на людях не разрешал себе обронить даже случайное "ах, черт!" и всегда имел под рукой целый набор готовых фраз, которые умел весьма искусно ввернуть в нужный момент. "Брат, я готов помочь вам обрести религию" или "Вся моя жизнь есть свидетельство моей веры"; "Духовным взором так просто постичь триединую природу божества", "Нашей церкви не нужны унылые лица - если ты омыт кровью агнца, тебе становится так радостно на душе, что ты готов весь день распевать песни и восклицать "аллилуйя"; и еще: "Ну, не скупитесь же - давайте все разом! И пусть это будет самый щедрый сбор, который когда-либо видели стены этой церкви". Он мог без труда разъяснить сущность божественного предопределения и запросто употреблял такие слова, как "баптизо" и "атаназианец" [32].
Быть может, когда-нибудь - после двух-трех лет службы по окончании семинарии, когда он обнаружит, как мало благородства в людских сердцах, как низменны их привычки и как мало они расположены к тому, чтобы дать своему пастырю неограниченное право контролировать их и искоренять эти привычки, - быть может, тогда речь его станет не такой напыщенной, менее парадной и цветистой. Впрочем, со временем он еще оправится от разочарования, так что ныне в нем можно было видеть как бы прообраз того, кем он станет через двадцать лет, - прорицателя с жалованьем десять тысяч долларов в год.
Он раздался в плечах, его лоснистые волосы, отросшие со времен Тервиллингера, были зачесаны назад, открывая широкий белый лоб, ногти его стали заметно чище, речь - еще величественнее. Его голос приобрел еще большую звучность и глубину, большую размеренность и значительность, подобающую лицу духовного звания. Как он умел одним коротким вопросом обнаружить глубочайшее сочувствие и понимание тайных духовных недугов человека! "Ну, как нам живется, брат мой?" - и в этом - все!
И хотя он едва было не провалился по греческому, - за свою курсовую работу по практическому богословию: "Шестнадцать способов уплаты церковного долга" он был удостоен премии в десять долларов.
Об руку с матерью Элмер расхаживал среди богомольцев, собравшихся в долине Кейуска-ривер. Миссис Гентри, хоть и жила в провинциальном городишке, была как-никак хозяйкой делового предприятия и вовсе не выглядела жалкой или обтрепанной; наоборот, на ней была очень миленькая черная шляпка и новое коричневое шелковое платье, украшенное длинной золотой цепочкой. Однако рядом с мощной, величественной фигурой сына она становилась маленькой и незаметной.