- Ого! Вот это да! - расхохотались кругом.
- А между прочим, он не так уж ошибся. Я в детстве точно мечтал стать священником. Да вот, послушайте сами: разве не вышел бы из меня классный пастор?
И пока все они таращили на него глаза, восторженно хихикая, он торжественно встал, величественно оглядел собравшихся и загудел:
- Братья и сестры, в суете забот повседневной жизни все вы, разумеется, забываете о возвышенном и прекрасном. А знаете ли вы, что вдохновляет нас на возвышенное и прекрасное? Что руководит нами? Что, как не любовь? Что же такое любовь?
- Ты только останься с нами до вечера, а уж я тебе покажу! - взвизгнул Эд Лоукуст.
- Постой, Эд! Нет, серьезно - слушайте! Слушайте и скажете потом: вышел бы из меня пастор - да еще какой! - или нет? Ручаюсь, что сумел бы заворожить целую толпу народа - не хуже, чем любой из них. Слушайте же! Что такое любовь? Святая любовь? Это радуга, что расцвечивает сверкающими красками унылую пустыню, которую лишь недавно опустошил своею яростью свирепый ураган. Нежная радуга, сулящая избавление от всех трудов, тягот и ужасов юдоли сей. Что есть любовь? Я разумею божественную любовь, не плотскую - святую любовь, олицетворенную церковью. Что есть…
- Ты это кончай! - возмутился самый отчаянный сквернослов из всех одиннадцати. - Негоже потешаться над религией. Сам-то я никогда не хожу в церковь, но, может, если б ходил, был бы гораздо лучше, понятно? Во всяком случае, я, безусловно, уважаю тех, кто ходит в церковь, и детишек своих заставляю ходить в воскресную школу.
- Черт, да я и не думаю издеваться над церковью, - запротестовал Элмер.
- Черт, да он и не думает! - подтвердил Эд Лоукуст. - Просто шутит над священниками, вот и все. Священники - они ж обыкновенные люди, как и мы.
- Факт! Ругаться и путаться с девчонками умеют не хуже любого из вас. Я точно знаю! Если бы я вам рассказал все, что скрывается за их притворством, так у вас и уши бы все повяли, - загробным голосом произнес Элмер.
- Все равно нехорошо издеваться над церковью…
- Черт, да он вовсе не издевается!
- Не издеваюсь, честное слово! Но дайте мне кончить проповедь.
- Правда, дайте ему кончить!
- Так на чем я остановился?… Да! Что такое любовь? Любовь - это утренняя звезда и звезда вечерняя, эти два ослепительные светила, что, скользя по необозримым пурпуровым склонам небесной тверди, несут в своих золотых лучах обещание чего-то лучшего, возвышенного, что… что… Ну, как, умники, гожусь я в знаменитые пасторы, нет?
В ответ раздались рукоплескания да такие оглушительные, что на пороге кабинета появился бармен и мрачно оглядел пирующих, а Элмеру пришлось пить с каждым в отдельности. Но выпил он только с четырьмя.
Дело в том, что он уже отвык от спиртного. И потом он в этот день не завтракал.
Он позеленел, на лбу и на верхней губе у него, точно бисер, выступила испарина, глаза внезапно остекленели.
- Эй, ребята! - взвизгнул Эд Лоукуст. - А Элм-то готов.
Элмера отвели наверх в номер Эда; двое поддерживали его под руки, третий подталкивал сзади. Едва переступив через порог, он без чувств свалился на кровать Эда и весь день прохрапел на ней одетый - с него стянули только пиджак и ботинки. Он пропустил свидание с советом Флауердейлской церкви и, очнувшись часам к шести, увидел участливо склоненную над собой физиономию Эда.
- Господи, до чего мне скверно! - промычал он.
- Вот, держи. Тебе надо выпить.
- Ох, нельзя мне больше пить, - молвил Элмер, беря стопку. Его рука так дрожала, что Эду самому пришлось поднести стакан к его губам. Элмер понимал, что должен сию же минуту позвонить старосте Эверсли. После двух стаканчиков ему стало значительно лучше; и рука больше не дрожала. В комнату стали сходиться ребята из компании Пикот; стали договариваться, куда пойти обедать. И Элмер решил, что успеет позвонить Эверсли после обеда; он продолжал откладывать этот звонок и потом. И в пасхальное утро он проснулся в обществе совершенно незнакомой ему молодой особы, в совершенно незнакомой квартире. Было десять часов, и он услышал за стеной Эда Лоукуста, который распевал: "Эх, промочить бы горло!"
До первой утренней рюмки Элмер долго каялся и стонал, но, выпив, он начал себя утешать.
- К черту, все равно я сегодня в эту церковь уже не попал. Скажу старостам, что внезапно заболел… Эй, Эд! Как мы сюда попали? Позавтракать-то в этой дыре можно?
Осушив две бутылки пива и милостиво побеседовав с дамочкой в кимоно и красных туфельках, он почувствовал себя совсем молодцом. В сопровождении Эда и тех из его приятелей, кто еще мог держаться на ногах, он с целым роем визгливых девиц отправился в танцзал на берегу озера и там провел остаток светлого воскресенья. Поздно ночью они вернулись в Монарк есть омаров и продолжать веселье.
"Ну, все, конец. Завтра утром берусь за дело. Повидаюсь с Эверсли и все улажу", - торжественно обещал себе Элмер.
В те времена звонок по междугородному телефону был чрезвычайным событием, но адвокат Эверсли - староста Флауердейлской баптистской церкви - был человек расторопный. Когда новый пастор не явился к шести часам в субботу, Эверсли позвонил в Вавилон, подождал, пока на центральную станцию вызывали декана Троспера, и весьма раздраженно сообщил ему о неявке облеченного духовным саном поденщика.
- Я вам пошлю брата Хадкинса. Прекрасный проповедник, живет здесь на покое в данное время. Он выедет с ночным поездом, - ответил декан Троспер.
Мистеру Хадкинсу он дал такой наказ:
- И постарайтесь там разузнать, что случилось с братом Гентри. Я беспокоюсь за него. У бедного малого большие личные неприятности… уехал просто в отчаянном состоянии… по крайней мере так мне казалось. Что же касается мистера Хадкинса, то он в течение ряда лет вел миссионерскую работу в трущобах Чикаго и насмотрелся там чего угодно. Элмера он не раз встречал на занятиях в семинарии. Отслужив в Монарке утреннюю пасхальную службу, он побывал не только в полицейском участке и больницах, но и предпринял обход гостиниц, ресторанов и баров. Вот так и случилось, что в тот самый час, когда Элмер весело запивал омаров красным калифорнийским вином, изредка прерывая это занятие, чтобы поцеловать сидящую рядом блондинку или повторить по требованию публики матросскую застольную, за ним с порога кафе наблюдал преподобный мистер Хадкинс в завидной роли ангела-мстителя.
Когда в понедельник утром Элмер позвонил Эверсли и стал объяснять, что опоздал из-за внезапной болезни, староста отрезал:
- Хорошо. Пригласили другого.
- Да, но, видите ли, декан Троспер сказал, что вы и церковный совет, возможно, хотели бы переговорить о постоянной работе с неполной нагрузкой…
- Нет, нет, нет.
Вернувшись в Вавилон, Элмер сразу же отправился в кабинет Троспера.
Одного взгляда на лицо декана было достаточно.
Двухминутную, чрезвычайно выразительную характеристику Элмера декан закончил так:
- …сегодня утром на экстренном заседании педагогического совета вы были исключены из Мизпахской семинарии. Сан баптистского священника, разумеется, остается при вас. Я мог бы добиться того, чтобы ваша община лишила вас духовного сана, но мне жаль ваших земляков: им было бы слишком тяжко узнать, какому лживому чудовищу они оказали столь высокое доверие! Кроме того, я не хочу, чтобы Мизпахская семинария была замешана в такой скандальной истории. Но имейте в виду: если я когда-нибудь услышу, что вы читаете проповеди с баптистской кафедры, я вас разоблачу. Далее. Не думаю, чтобы у вас хватило способностей стать содержателем питейного заведения, но бармен из вас мог бы получиться неплохой. Что же касается наказания, то им послужат ваши собственные полуночные раздумья.
- Нехорошо с вашей стороны… - захныкал Элмер, - зачем вы со мной так говорите… Разве библия не учит нас, что следует прощать седьмижды семьдесят раз?…