- Перестань, Маэраддит, - попытался остудить его широкоплечий эльф, сидевший ближе всех к сфере.
Молодой эльф его не услышал:
- Шевелитесь! Почему вы робеете, старейшины! Эй вы, где ваша гордость? Нашему лорду спикеру пустили кровь, а вы тут стоите наблюдаете! Что…
- Я сказал, хватит, Маэраддит! - снова и так же сдержанно, как до того, произнес сидевший эльф. Взбешенный юноша замолк на полуслове и опустил глаза, чтобы не видеть этих спокойных лиц, каждое из которых несло на себе следы собственного горя и потрясения.
Старший архимаг дома Старима снисходительно оглядел молодого эльфа:
- Бывают дни, когда можно погибнуть ни за что, бессмысленно, - сказал Улдрейн Старим своему дрожащему от ярости юному родственнику, - и Лломбаэрт использовал - еще как использовал! - такой день. Нам повезет, если на дом Старима не объявят охоту и не убьют нас всех до последнего. Придержи свой гнев, Маэраддит. Если еще и ты выкинешь свою жизнь, после всех потерь в той палате, - он слегка кивнул в сторону сферы, в недрах которой все еще продолжалась битва, ~ то будешь дураком, а не героем.
- Но, старший лорд, как вы можете такое говорить? - запротестовал Маэраддит, махнув рукой на сферу. - Неужели вы так же малодушны, как остальные из этих…
- Ты говоришь,- с неожиданным металлом в голосе прервал его Улдрейн, - о старших. О Старимах. Нас уважали и чествовали, когда родитель твоего родителя был еще младенцем. Даже когда он хныкал или плакал, то и тогда не вызывал у меня такого отвращения, какое сейчас вызывает твоя ребячливость.
Молодой воин уставился на него с подлинным изумлением. Глаза архимага смотрели прямо в его глаза, как два копья-близнеца: остро и беспощадно. Улдрейн жестом указал на свои ноги, и Маэраддит, проглотив комок в горле, опустился на колени.
Самый могущественный архимаг дома Старима смотрел на него сверху вниз:
- Да, ты действительно ошеломлен и разгневан тем, что погиб один из наших. Но твоя ярость должна быть направлена на то, что Лломбаэрт посмел вовлечь в свое предательство весь дом Старима. Одно дело - выступать против недальновидности коронеля, совершенно другое - нападать и обвинять правителя Кормантора перед всем его Судом. Я стыжусь. Все родственники, которых ты считаешь малодушными, и горюют, и стыдятся, и потрясены, Кроме того, они еще и втрое достойнее тебя, поскольку знают, что корманторец - благородный корманторский эльф из Старимов - всегда держит себя в узде и никогда не предаст честь и славу этого большого семейства. Поступить так, как поступил Лломбаэрт,- это значит наплевать на имя семьи, которое ты так горячо защищаешь, значит запятнать имена и память всех своих предков.
Теперь Маэраддит был бледен, и слезы блестели у него на глазах.
- Если бы я был жесток, - продолжал Улдрейн, - я поделился бы с тобой некоторыми воспоминаниями, которых ты никогда не слышал. Ты утонул бы в их тщеславии и печалях. Наше семейство имеет огромный вес, но ты еще слишком молод и глуп, чтобы понять, какие это налагает обязательства. Не говори мне о войне, не призывай к заклинаниям, Маэраддит.
Молодой Старим ударился в слезы, а старый эльф-маг вдруг поднялся из кресла и опустился на колени рядом с рыдающим Маэраддитом, обхватив его, словно старым железом, по-старчески трясущимися руками:
- Тем не менее, я понимаю и твою ярость, и беспокойство, - сказал он в самое ухо юноши. - Тебе нужно как-то справиться со своей болью и защитить имя Старимов. Мне нужно, чтобы твоя боль оставалась в тебе. Мне нужно, чтобы твоя ярость горела в тебе. Мне нужно, чтобы эта печаль никогда не позволила тебе забыть то, что натворила глупость Лломбаэрта. Ты - будущее дома Старима, и моя задача - сделать из тебя клинок, который никогда не опускается, привить тебе гордость, которая никогда не запятнает себя позором, воспитать в тебе честь, которая ничего никогда - никогда! - не забывает.
Маэраддит изумленно откинулся назад, и Улдрейн улыбнулся ему. Молодой воин с потрясением увидел слезы, блестевшие и в глазах старейшины.
- Учти это, молодой Маэраддит, и постарайся сделать так, чтобы я мог гордиться тобой, - проворчал архимаг.
Юный воин вдруг понял, что стоит на коленях в центре кольца внимательно наблюдающих за ним родственников. Слезы падали на пол вокруг него, подобно дождю.
- Вы… все мы… должны оставить этот черный день позади. Никогда не говорить о нем, хранить это в таких глубинах, чтоб даже слуги не догадывались. Нам нужно потрудиться и с наименьшими потерями восстановить фамильную честь, снова доказать свою преданность коронелю, невзирая на любое наказание, какое он сочтет достаточным.