— Прощаешь? - сумел ухмыльнуться Мэншун. - Как жрецы?
— Как все из нас прощают. Или должны прощать. Если ты не способен простить несправедливость, ты становишься её пленником — или скорее, становишься скован собственной ненавистью, собственной жаждой мести. Я устал от оков, поэтому я часто прощаю.
— Так почему бы не простить меня?
— Следовало бы. В конце концов ты абсолютно безумен, и справляешься с этим куда хуже моего — и ты слишком наивен и глуп, чтобы увидеть, как тобой манипулирует неизвестный.
— Что?
— Нет, я не собираюсь тебе рассказывать. Пускай это станет маленьким червячком, который грызёт тебя, пока ты будешь умирать. Пускай это будет моей местью.
— Месть! - сплюнул Мэншун, пытаясь не перестающими вопить глазами разглядеть зелья, которые он спрятал на дальних полках среди бесполезных отваров, красок и кислот Сронтера. - Что ты знаешь о мести? У тебя всегда была богиня — и товарищи-рабы Мистры — которая направляла тебя, стерегла тебя и делала для тебя всё.
— Да, - тихо согласился Эл. - И одним из них был ты.
— Тьфу! Я только притворялся, что служу, чтобы получить нужную мне магию!
— Думаешь, она об этом не знала? Ты хоть представляешь, что такое — быть богиней?
— Всего лишь быть самой крупной акулой, самым большим волком среди всех нас. Ты глупец, если считаешь иначе.
— Неужели ты и правда видишь только волков, Мэншун?
— Есть только волки — и овцы. А когда овец не остаётся, волки пожирают друг друга.
— Неужели? Что ж, тогда нам стоит что-нибудь сделать, чтобы это изменить, не так ли?
— Изменить! Всё меняется, Старый Дурак — но по-настоящему ничего. Только имена и лица тех, кто восседает на престолах, пока их не сбросят оттуда новые имена и лица!
— Ты можешь изменить себя, Мэншун. Можешь стать лучше. Мы все можем стать лучше.
Эльминстер отвернулся, затем добавил через плечо:
— Некоторые из нас время от времени пытаются. Но большинство не утруждает себя.
Мэншун обнажил зубы в беззвучном протестующем рыке и бросился через комнату к полкам. Эта бутыль, и вон та, всё что нужно — разбить их, выпить с осколками, и…
До полок ему оставалась какая-то доля мгновения, когда они исчезли в бегущем потоке серебряного огня, потоке, в который он врезался миг спустя, отскочил от покосившегося, мягкого останка того, что было твёрдой стеной погреба, и…
Зашатался, пока не упал, его конечности растворялись, пойманные погибелью, от которой не было спасения, с которой нельзя было сражаться, нельзя было выдержать…
— Я пришёл сюда не для того, чтобы шутить с тобой и позволить тебе сбежать, Мэншун. Я пришёл, чтобы уничтожить тебя.
Мэншун услышал это, но у него не осталось губ или языка или рта, чтобы ответить. Он собирался… он присоединялся к серебряному рёву… его уносило туда…
ГЛАВА 30.
ПОСЛЕДНИЕ ДЕЛА
— К вам посетитель, господин, - с достоинством настоящего королевского пажа объявил арфист в тяжёлых доспехах у двери.
Королевский лорд Лотан Дурнкаскин оторвал взгляд от стола, даже не потрудившись вздохнуть. Он был в куда лучшем расположении духа, чем обычно — в Иммерфорде наконец-то делались дела, его народ был счастлив, а…
Мужчина, который вошёл в комнату, был одет, как лесник. Или, скорее, как редкий лесник, которому нравится носить на бедре длинный меч. Почему-то его лицо казалось знакомым…
Он наградил Дурнкаскина кивком и достаточно кислой усмешкой.
Королевский лорд посмотрел на него, нахмурившись.
— Сантер? Это ты? Что привело тебя сюда?
Мужчина снова кивнул, и не дожидаясь приглашения, взял стул, уселся на него и закинул ноги на стол Дурнкаскина.
— Да, Лот. И, отвечая на твой вопрос — сюда меня привела достаточно долгая и пыльная поездка. Есть что выпить?
— Но… ну конечно — вот, последнее из Бревенского Лучшего — но почему ты не в Высоком Роге? Не охраняешь королевство от орков, вторгающихся армий и чего похуже?
Лорд Сантер поднял брови и принял флягу.
— Охранять наши границы? Когда столько наших собственных дворян отправляются на войну в самом сердце Кормира — а такие, как Эльминстер, разгуливают на свободе?
Дурнкаскин пожал плечами.
— Я тоже слышал сплетни, но…
Его голос затих, когда он заметил что-то на стене и уставился туда. У него отвисла челюсть.
Сантер повернул голову, чтобы посмотреть, что там такого странного, и у него тоже отвисла челюсть. Затем он прорычал проклятие, осушил флягу, с грохотом поставил её на стол и сказал: