— Ладно, Степка! Чего ее судить, многим в поселке непонятно, зачем мы тебя держим в своей семье. А все потому, что не только чужого не приютят, свои дети от многих убежали. Живут в разных городах и не только не приезжают, не пишут, а и не звонят. Неспроста такое, малыш!
— Я тоже своей мамке звонить не стану!
— Ну, с тобой все понятно! А эти в семье жили! Их на улицу не выгоняли!
— Шурика тоже не выкидывали, сам убежал. Мы в одном дворе жили,— вспомнил Степка.
— А почему ушел?
— Мамка обижала. Сядет поесть, она ругается. Говорит, пора самому зарабатывать. А кто маленького возьмет, он еще не дядька. Вот и ушел в воры. Теперь домой совсем не приходит. Сам себя кормит.
— Это уже совсем плохо! — сморщился Яшка. И добавил:
— По тюрьмам всю жизнь проскитается.
— А может, застрелят Шурика, так все в доме говорили. Его кроме меня и пожалеть станет некому. Хороший был пацан, добрый. И никогда ко мне не лез драться как другие. Иногда хлеб давал, делился. Мы с ним от мамок то в подвале, то на чердаке прятались. Вдвоем не страшно, можно даже до ночи просидеть. Иногда к нам большие пацаны приходили, вместе с девчонками. Они уже все курили.
— А ты пробовал курить?
— Давали, не получилось. У меня глаза чуть не выскочили наружу от кашля. Аж все внутри рваться стало. С того дня боюсь сигарет. А вот у Шурика получилось, он даже пиво пил и ничего ему не сделалось. А я посмотрел и убежал. От мамки хоть под койку спрячешься, от пацанов не сбежишь. Они взяли с собой Шурика, чтоб сига-ретный ларек обкрасть. И получилось. А мне курить не хочется.
Тебя ворюги не взяли или ты к ним не пошел?
Так Шурик согласился. Я лишний стал. Teперь в городе много пацанов воруют. И девки тоже. А потом до утра на чердаке от всех прячутся.
— Кисло тебе жилось, дружбан. Забывай поскорее свое прошлое. А теперь пошли домой, спать мора. Мамка накормит, сказку расскажет. Завтра нам на работу рано вставать. Пошли, давай лапу! — поднял мальчишку Яков, и они вместе вошли в дом.
Степку, как всегда отвели утром в детсад. Он заигрался с детворой, и вдруг его окликнули. Мальчишка оглянулся и увидел в дверях Яшку с Анискиным.
— Давай сюда скорее! — торопил Анатолий Петрович.
— Степка, шевелись! В город поедешь! — говорил Яков улыбаясь.
— Зачем? — не понял пацан.
— В детдом тебя повезут. В самый лучший, образцовый, там и кормят хорошо, и за детьми прекрасный уход, и игрушек горы. Воспитатели добрые, там тебя никто не обидит,— говорил Яшка, словно убеждал самого себя, торопливо одевал Степку.
— Значит, выгоняешь меня?
— Тебе там много лучше будет.
— Я думал, что ты самый хороший. А ты как все,— шмыгнул пацан носом и угнул голову.
— Степка, там много детей!
— А мне один папка нужен...
— Малыш, там хорошо. Я буду навещать, приезжать к тебе.
— Ты уже соврал, обещал не отдавать, а сам,— смотрел мальчишка с укором. В глазах дрожали слезы.
— Тебе там понравится, вот увидишь.
— Эх, ты! Скажи, что я не нужен вам! Ну и ладно! — выбежал во двор, опередив всех.
Пока Яшка благодарил воспитателей, прощался с ними, Анатолий Петрович вышел из детсада, подошел к машине, огляделся, но Степки нигде не было. Не нашел он его ни в машине, ни возле нее, ни во дворе, ни в доме у Терехиных. Анискин звал мальчишку, но тот не откликался.
Вместе с Яшкой они проверили чердак и подвал, осмотрели сарай, но Степку не нашли. Не было его ни в пристройке, ни в баньке.
— А может, он пешком в город пошел? — спросил капитан, добавив:
— Ни пацан, сплошная морока! Ну куда делся бесенок, словно черти его языком слизали. Был и не стало. Что скажем Сазонову? Он же обоих до печенок достанет, а уж в говне изваляет, до пенсии не отмоемся, ведь сам договорился, все уладил, а мы так лажанулись, как два лоха! Я и не знаю, что ему скажем теперь? — сетовал капитан.
Яшка стоял растерянный среди двора. Он уже не знал, где искать мальчишку? Всюду заглянул, пацан будто растворился.
— Давай Илью позовем. Этот разыщет пострела.
— Отец в деревню поехал. Вместе со следователем. Там у бабки Тимофеевны корову увели и старинные иконы украли. Если б не они, может, и не заявляла бы. А тут, сам понимаешь, отец пока не отыщет вора, домой не вернется,— ответил Яшка.