— Чего ж не сдали в приют?
— Возили, я убежал оттуда.
— А почему?
— Там тетки колотят больно. И дети дерутся...
— Ладно. Иди в машину,— скомандовал мальчишке, тот, подняв ногу, выскочил в грязь.
Яков вытащил сапог, обул пацана и, взяв под мышку, вернулся к машине, усадил ребенка рядом, накинул на него китель:
— Чаю хочешь? Горячий!
— А хлеба дашь? Я целый день не жравши! — признался простодушно.
Яков невольно вздрогнул, достал из сумки хлеб, колбасу, бутылку газировки и, отдав мальчишке, спросил:
— Тебя как зовут?
— Степка! — ответил, едва разжав зубы.
— Куда ж мы теперь поедем? — спросил Яков.
— Не знаю,— выдавил пацан, торопливо уплетая хлеб с колбасой.
Яшка смотрел на Степку с содроганием. Тот ел, боясь уронить хоть крошку, он жадно глотал хлеб, почти не жевал колбасу:
— Да ты не спеши, ешь спокойно, чего давишься, я не отниму, не бойся,— успокаивал пацана, но тот будто не услышал. Поев, напился газировки, откинулся на сиденье и стал дремать.
— Степка, сколько лет тебе?
— Скоро пять,— повернул усталое лицо к Яшке и сказал тихо:
— Совсем старый стал, потому меня не подбирали с дороги. Малышню тут же сгребают. Я боялся, что и ты проедешь мимо, как другие...
— А много проехали? — удивился Яшка.
— Ага! Кому чужой надо? У всех свои есть,— отозвался совсем по-взрослому.
— Где же твой отец?
— Не знаю. Мамка его ругала козлом и дружилась с хахилями. Их у ней много. Ей папка не нужен.
— Она пьет?
— Ага! Когда пьяная сделается, поет, а потом меня колотит, когда дядьки уходят.
— За что?
— Чтоб при чужих жрать не просил. А если я при дядьках не попрошу, они все сами сожрут, мне и хлеба не дадут. Когда меня увидят, все дают, что есть на столе. И мамке говорят, что про меня нельзя забывать. А она когда напьется, даже себя не помнит.
— Говоришь, она отвозила тебя в приют?
— И соседи, и она. Ну я убегал. Там хоть дают пожрать, но бьют больно и много. Мамка тоже колотила. Но от ней под койку прятался, она туда не доставала.
— А теперь за что из дома увезла?
— Сказала, ее взамуж берут, но только без «хвоста»,— вздохнул Степка тяжело и добавил:
— Выходит, я тем «хвостом» был.
— Что ж нам с тобой делать? Куда определить тебя, ума не приложу. Вернуть домой к матери опасно. Снова завезет куда-нибудь, откуда выбраться не сумеешь. Из детдома снова сбежишь. А где еще пристроить, ума не приложу! — размышлял вслух. И спросил:
— A y тебя бабушка есть? Или дед, может, имеется?
— Бабушка померла еще давно. А деда вовсе не видел. Может, его и не водилось никогда. Мамка ничего про него не говорила.
— А где ты жил? Адрес знаешь?
— Нет.
— Ты жил в городе или в деревне?
— В доме! Там знаешь как много людей.
— А на улице много больших домов? — спрашивал Яков.
— Домов много. И маленькие, и большие.
— Свой дом мог бы узнать?
— Зачем? Я не хочу к мамке. Она когда выкинула с машины, сказала, что голову мне отвернет, если опять домой приду.
— Ни хрена себе! Выходит, на смерть выбросили?— закрыл рот ладонью.
— Мамка, когда вытряхнула меня с машины, так и сказала, чтоб я провалился пропадом от ней, чтоб ее глаза меня не видали больше.
Яков, подавившись бранью, прибавил скорость.
— Давно они тебя бросили? — спросил Степку.
— Еще утром, совсем темно было. Я спал. Потом мамка велела уходить. Я не хотел, тогда за уши взяла больно. Я выскочил, она заругалась. Сам не знаю, что теперь делать? — покатилась слеза по щеке.
— Ладно, мужик! Поехали к нам, в райотдел, может, что-то придумаем, определим куда-нибудь. Не оставаться же на улице,— свернул с трассы на дорогу, ведущую в поселок, и только тут вспомнил, что впереди выходной и в райотделе кроме дежурных нет никого.
— Ну, а куда я его дену? Мне он зачем? Старикам навязывать чужое дитя сплошное безумие.
Сами еле тянем. Зарплаты у нас с отцом смехотворные, пенсия матери — копейки, если б не огород не знаю, как жили бы. А и поселковые надо мной хохотать станут, что чужого взял, мол, своего не сумел сделать, прослыву импотентом. На работе в насмешках утопят мужики. Но ведь, не мог же проехать мимо, как другие. Конечно, видели пацана, но мороку повесить на свои плечи не захотели. Так и промчали мимо. А Степка с утра до ночи ждал, кто сжалится и подберет его. Среди людей, на самой оживленной трассе, остался совсем один, как в пустыне. За целый день никто не остановился, не пощадил. Эх-х, люди! От того живем ровно звери, всяк в своей норе. Радость и горе не только от соседей, от родни прячем, чтоб не завидовали и не злорадствовали. От того жизнь наша такая, как бурелом непроходимый, не только тело, душу в клочья рвет,— остановил машину у крыльца милиции, хотел взять с собою Степку, но тот безмятежно спал, открыв рот, будить мальчишку Яшка не решился и пошел в райотдел один.