Я вижу в твоих прекрасных глазах, Эльнара, страх и понимаю тебя, ведь невинность — это самое святое, что есть у девушки, и она по праву принадлежит ее супругу, я же пока не могу назвать себя твоим мужем. Я знаю, что мы обязательно поженимся и будем счастливы, как никто на свете, но только чуть позже. Скажи мне, счастье и смысл моей жизни, смогла ли ты быть со мной близка до того счастливого мгновения, когда мулла освятит наш с тобой союз согласно мусульманским законам? Не бойся, я не стану лишать тебя невинности, есть другие способы, помимо того, о котором ты, должно быть догадываешься, доставить мужчине наслаждение. Поверь, я ценю твою девичью скромность и невинность, и ни на чем не настаиваю, но в твоей воле, душа моя, сделать меня счастливым. Ах, Эльнара, если бы ты только знала, как я бесконечно одинок в этом мире!
Крайне смутившись просьбой Фаруха, Эльнара не знала, как ей поступить, дабы не обидеть любимого, и при этом не поступиться собственными нравственными принципами. Однако его последняя фраза положила конец ее внутренним колебаниям. Эли сделала шаг навстречу Фаруху. Он подхватил ее на руки и понес в свою опочивальню. Бережно уложил на огромное низкое ложе, загасил ночник. Пока в кромешной темноте любимый освобождался от одежды, Эльнара, с некоторым сожалением осознавая, что отступать уже поздно, пыталась сообразить, как ей вести себя дальше. «Жаль, что мы не изучали этого в Школе красоты», — простодушно подумала она, ломая голову над тем, что имел в виду Фарух, говоря о неких способах сделать приятное мужчине. «Все-таки очень любопытно, — размышляла Эли, стараясь морально подготовить себя к предстоящему испытанию, — что ждет меня, если любимый, по его словам, не намерен лишать меня девичьей чести, но хочет, чтобы я отдалась ему? И, вообще, кем я смогу считать себя после этого: девушкой или женщиной? Ах, о чем это я думаю! Разве любовь — не самое главное?»
Эли невольно вздрогнула, когда склонившийся над ней Фарух, словно бы угадав ее тайные мысли, нежно прошептал:
— Я люблю тебя, и это главное!
Позабыв о всех своих тревогах и сомнениях, Эльнара обвила руками шею любимого и прошептала в ответ:
— Я люблю тебя, солнце моей жизни!
Фарух покрыл поцелуями ее зардевшееся от смущения лицо, спустился ниже, умелыми руками избавляя любимую от ненужного сейчас платья.
От ласковых, но сильных прикосновений его умелых рук чувствительное тело Эли трепетало, словно струны рубаба, на котором до появления в их доме Айша-Биби изредка играл отец, выплескивая в музыке свою по-прежнему не утихавшую тоску по любимой Фариде.
«Я люблю Фаруха! — думала Эльнара, отдаваясь в сладкий плен доселе неведомого ей восхитительного чувства. — Да, это и есть любовь, когда ты полностью растворяешься в другом человеке, без раздумий и колебаний вверяя ему свою душу и тело, потому что он — твоя когда-то утерянная половинка, твой главный смысл жизни, твое предназначение на земле. Я говорила, что никому не позволю распоряжаться своей жизнью, потому что была юна и не знала любви, не знала этой, поистине упоительной власти мужчины, способной заставить тебя позабыть обо всем на свете. Все — суета сует, главное — любовь».
— Главное — любовь, — словно эхо раздался голос любимого, и Эли вновь поразилась тому, как порой слово в слово совпадают их мысли, что бывает только у действительно любящих друг друга людей.
В окно заглянула круглая любопытная луна, осветив ярким светом сплетенные в тесном объятии обнаженные тела влюбленных. На нежных девичьих щеках заалел румянец смущения, восхищенный Фарух покрыл их жаркими поцелуями, одновременно лаская руками маленькую упругую грудь с устремленными ввысь сосками. Эльнара не сдержала сладострастных стонов, выгнувшись всем телом и еще крепче прижавшись к возлюбленному, ощущая волнующую тяжесть и жар в самом низу живота.
Не ожидавший от неопытной девушки каких-либо проявлений страсти, Фарух не стал медлить. Мягким, но настойчивым движением он вложил в трепещущие руки Эльнары свое главное мужское оружие и показал милой, как ей следует обращаться с его самой большой гордостью.
К удивлению мужчины, сие невинное занятие привело его пылкую возлюбленную в настоящий экстаз. Ухватившись обеими руками за горячую твердую плоть и уперев головку в свое изнемогающее от жара лоно, она то сжимала ствол в отдельных, особенно возбуждавших ее местах, то кончиками пальцев быстро пробегала по всей поверхности, как будто играла на свирели. То подобно лодочке ласково и долго скользила маленькими ладошками по невероятно большой и очень твердой плоти, вызывавшей у нее и чувство искреннего восхищения, и чувство некоторого страха.