Днем Эли бродила по городу в поисках работы, а вечером, пробравшись на главный базар, ворота которого на ночь запирались, укладывалась на скамейке под торговым прилавком, дрожа от страха и холода. К исходу третьего дня Эльнара заметно осунулась и побледнела. От голода и недосыпания у нее кружилась голова и подгибались коленки. Она вновь брела к базару, чтобы скоротать надвигающуюся ночь. Внезапно рядом с ней раздался веселый голос:
— Что грустишь, красавица? Какая печаль тебя гложет, когда остальной народ радуется грядущему большому празднику?
Эли удивленно оглянулась. Из-под круглой коричневой шапочки с двумя маленькими забавными кисточками на макушке на нее смотрело круглое добродушное лицо с приплюснутым носом и веселыми глазами. Лицо принадлежало невысокому толстяку лет двадцати пяти, одетому в плотную белую рубашку, коричневый жакет со множеством маленьких карманов и темно-серые, немного потертые на коленах штаны.
— А тебе что за нужда до моей печали? — нахмурилась девушка, вовсе не расположенная сейчас к каким-либо шуткам.
— А мне до всего нужда, уж такой я уродился, — беспечно ответил толстяк, а потом с искренним удивлением в голосе добавил: — Вот бы никогда не подумал, что и у богачей бывают печали. Вроде бы и сыт человек, и одет, и обут, что еще надо? — Незнакомец неожиданно посмотрел на Эли осуждающим взглядом.
При этих словах Эльнара немного развеселилась. Пытаясь скрыть улыбку, спросила:
— А с чего ты вдруг взял, что я богатая?
— Да вишь, платье на тебе какое красивое, жемчугом обшитое, да и камзол очень хорош, мех так и переливается. Будь ты бедная, была бы по-другому одета.
— А я — не богатая. Платье мне досталось по наследству, а камзол подарили, — просто ответила девушка.
— Так, значит, ты мне сестра! — вдруг радостно воскликнул толстяк, дружески ударив Эли по ладони.
— Поискал бы ты, земляк, родню в другом месте, а у меня нет никаких родственников, да и никогда и не было! — возмутилась Эльнара простотой обращения.
— Я назвал тебя сестрой потому, что ты, как и я, — бедная, — пояснил незнакомец, — но, оказывается, у нас с тобой еще больше общего, чем я мог подумать, ведь у меня тоже никого нет. Мать давно померла, а отца своего я и вовсе никогда не видывал.
— Как зовут тебя? — тихо спросила Эли.
— Султан, — с готовностью отозвался толстяк.
— Звучное имя, — заметила девушка.
— А тебя как звать-величать? — полюбопытствовал новый знакомый.
— Эльнара.
— Тоже совсем неплохое имя, — одобрил Султан, после чего поинтересовался: — Ну а где ты живешь, Эльнара?
— Пока нигде, — грустно ответила девушка. — Вот уже три дня я пытаюсь к кому-нибудь наняться, но все безуспешно. В одном доме хозяйка сегодня днем уж было собралась взять меня к себе прачкой, да тут увидела на моей шее ожерелье, видно, приглянулось оно ей очень, раз уж попросила продать. А когда я отказалась, она мне тоже отказала.
— Так и надо было продать, — тут же заметил Султан. — Заработала б немного деньжат и купила бы себе другое, всего-то дел!
— Нельзя мне его продавать, это единственное, что осталось у меня в память о моей покойной маме. — На глаза Эли невольно навернулись слезы.
— Постой-постой, ты не плачь, — растерялся Султан. — Не можешь продать, так и не продавай, кто ж неволит? Голова на плечах, руки-ноги целы, что еще-то нужно человеку для счастья, верно?
Пропустив последние слова мимо ушей, Эли выпрямилась:
— О чем ты говоришь, Султан? Кто меня, дочь Пехлибея из Архота, может в чем-то неволить? Я — сама себе хозяйка, так всегда было и будет. Впрочем, мне уже пора идти. Прощай, Султан, быть может, когда-то мы еще встретимся.
— Постой, Эльнара! Куда это тебе пора идти? — воскликнул удивленный толстяк. — Ты же сама говорила, что у тебя нет дома.
— Я нашла себе временный кров на главном базаре города, там есть скамейки, покрытые мягкой соломой, — с достоинством ответила Эли. — Однако мне действительно пора идти. Вечером ворота запираются, и я могу остаться на улице под открытым небом.
— Но, Эльнара, такой молодой и красивой девушке, как ты, ночью опасно оставаться одной не только на улице, но и на базаре. Если хочешь, я могу предложить тебе свой скромный кров.
— У тебя есть дом? — удивилась Эли.
— Ну, не то что бы такой уж большой дом, — немного смутился Султан, — но там по-своему уютно и хорошо.
Лачуга Султана находилась позади одной из мечетей. Это была старая хибара, состоявшая из маленькой комнаты и крохотной кухоньки, прилепившаяся одним своим боком к забору мечети. В комнате стоял кособокий шкаф со скрипучими дверцами, широкий и низкий деревянный сундук, служивший столом, глинобитная лежанка, покрытая куцым матрацем и тонким одеялом, сшитым из лоскутков. В углу моргала покрытая толстым слоем копоти масляная лампа, настолько древняя, что казалось, будто попала сюда из какой-то сказки.