К удивлению путешественников, других пассажиров на борту корабля не оказалось. Команда «Марселя» состояла примерно из двадцати человек, причем все они выглядели довольно странно: одеты были неряшливо, формы у них не было, разговаривали между собой громко и грубо, нередко хватались за нож… Но стоило на палубе появиться Люруку, как все разом замолкали и судорожно принимались за работу. Своего капитана они за глаза называли Морским дьяволом и боялись его до жути. Шактуа недолюбливали, но слушались беспрекословно, зная, что он скор на расправу. Занятые своими делами, они поначалу даже не обратили внимания на пассажиров. Собственно, этих грубых и угрюмых людей вообще мало что волновало, кроме возможности поесть, поспать, а при возможности — от души принять на грудь.
Как и предсказывал Люрук, уже к вечеру первого дня у Эли и Султана началась морская болезнь. Целыми днями они лежали в крохотном закутке, выделенном специально для них, на тощих жестких матрацах, не в силах приподнять голову. Обоих мутило так сильно, что, казалось, легче умереть, чем так мучиться. На десятый день болезнь отпустила так же внезапно, как и началась. Бледные и исхудавшие путешественники выбрались на палубу. Высоко в небе светило яркое солнце, голубое безбрежное море радовало глаз своим потрясающим величием, — однако что-то в окружающем мире изменилось. Прошло какое-то время, прежде чем Эльнара с Султаном осознали, что корабль не плывет, а стоит на одном месте. Обеспокоенная девушка бросилась к капитану и на вопрос: «Что случилось?» — получила короткий ответ: «Штиль, сударыня».
Отсутствие ветра обернулось для хоршикских путешественников еще большими неприятностями, чем морская болезнь. На них обратили внимание умиравшие от безделья члены команды «Марселя». Едва Эли с Султаном пришли в себя, они оба почувствовали голод, однако все съестные припасы остались в Измире. Эли, привыкшей обходиться малым, хоть и с трудом, но удавалось отгонять от себя мысли о еде, а на ее друга нельзя было смотреть без слез: он не просто осунулся, а стал как будто бы меньше и тише, ни на что не жаловался и почти ничего не говорил. Ведь для Султана даже непродолжительное отсутствие еды было подобно смерти: в пище он привык находить удовольствие и утешение одновременно.
Эльнара бросилась за помощью к Люруку. Выслушав ее, он задал лишь один вопрос: «Сударыня, у вас есть деньги, чтобы заплатить за еду?» Когда же девушка напомнила, как перед посадкой капитан заверил их в том, что на корабле они не пропадут, Люрук сухо произнес: «Я не обещал, сударыня, вас кормить, я только сказал, что рядом с вами будут люди, а они не дадут пропасть с голоду. Так что обращайтесь к ним, у меня есть заботы поважнее».
Тогда девушка подошла к одному из моряков, турку по национальности, которого звали Хамит. Товарищи по команде называли его коротко: Хам. Тот внимательно выслушал Эли, сочувственно покачивая головой, а потом предложил полмешочка крупы и десяток бобов в обмен на одну ночь с ним. В дивных глазах гордой дочери степей вспыхнул огонь едва сдерживаемой ярости: «Я вижу, твои друзья попали в самую точку, когда прозвали тебя Хамом. Другого имени ты просто не заслуживаешь». Моряк покраснел от злости, но поднять руку на девушку побоялся — как-никак в день отплытия из-за нее влетело от капитана самому Шактуа.
Все еще не теряя надежды, Эльнара обратилась к другому моряку, настоящее имя которого было Пьер, но все звали его Лопухом из-за больших оттопыривающихся ушей, густо заросших рыжими волосами. Долговязый Пьер после обеда ковырял в зубах, нарочно оттягивая время перед тем, как приступить к неприятному для него делу — мытью палубы. Способная к языкам, Эли уже научилась немного изъясняться по-французски, а потому при помощи отдельных слов и жестов она попыталась объяснить моряку суть своей просьбы. Почесав затылок, Лопух заявил: «Сегодня моя очередь драить эту поганую палубу, но ты, детка, можешь выполнить эту маленькую работенку за меня, а я пока подумаю, что тебе дать». Однако стоило девушке взять в руки швабру, как моряк вдруг подбежал и выхватил ее из девичьих рук: «Я передумал, красотка. Уборка — дело нехитрое, я и сам уж как-нибудь справлюсь, а вот в чем действительно есть нужда, так это в женской ласке. Ублажишь меня как следует, а за мной — не заржавеет, я — парень щедрый». Оскалив щербатый рот в довольной ухмылке, он протянул к Эли волосатые длинные руки с обгрызенными ногтями. Остальные члены команды, собравшиеся за спиной девушки, дружно загоготали: уж они-то хорошо знали, что у Лопуха зимой снега не допросишься. Эльнара резко обернулась и увидела ощупывавшие ее сальные взгляды. Всем было интересно, чем закончится эта пикантная сцена. Каждый из моряков уже мысленно держал в своих объятиях молоденькую красотку, почти не сомневаясь, что из-за куска хлеба для умирающего от голода товарища она пойдет на все. Холодно взглянув в маленькие свиные глазки Пьера, Эли поманила его пальчиком к себе. Заподозрив какой-то подвох, Лопух неуверенно улыбнулся, но, не желая позориться перед товарищами, двинулся вперед. Не успел он сделать и двух шагов к девушке, как вдруг споткнулся о ведро, которое сам же и приготовил для мытья палубы. Раздался громкий грубый хохот, теперь изнывавшие от безделья моряки смеялись над Лопухом: хоть и маленькое, но все ж развлечение среди череды унылых однообразных дней. Промокший, да еще оцарапавший при падении лицо и руки, Пьер с грозным видом поднялся, но в этот момент вся команда разбежалась с криком: «По местам, Морской дьявол идет!»